Общего языка мы так и не нашли. Нам приходилось вместе работать, обсуждать дела замка, поездки, мероприятия. Письменный стол Троя поставили в моем кабинете, так как, по его словам, ответственность за все дела в замке теперь лежала на нас. Так и началась наша игра, ежедневная, предсказуемая, болезненная. Это была моя жизнь, моя боль, и он вписался в нее лучше меня самой. До меня Трою не было никакого дела, а вот отец… Он отнял у меня отца.
С появлением Троя в замке отец как будто ожил. Если раньше мы все делали вместе, то теперь он все больше времени проводил с друатом. Согласно легендам Лиивиты, связь между безумными монархами и их друатами была почти магической, и иногда я верила в это. Чем больше отец привязывался к Трою, тем больше отдалялся от меня. Я пыталась противиться этому, привязывая отца к себе ежедневными ритуалами, но быстро заметила, что они уже не доставляют ему такого удовольствия, как раньше. Он торопливо слушал мое чтение и, жалуясь на усталость, просил позвать к нему Троя. Когда тот приходил, отец оживлялся и, косясь на меня, говорил что-то типа: "Я хочу поговорить с тобой, Трой, мне нужен совет…" или "Я тут кое-что видел…". Трой показывал на меня глазами, и отец замолкал, а я слепла от злости. Никакие крики и угрозы не помогали. У меня не было доступа к их таинственным секретам.
Постепенно отец перестал заговаривать при мне о делах и только многозначительно смотрел на Троя, намекая, что им нужно что-то обсудить наедине. Конечно же, я пыталась их подслушать, причем не раз, но у меня ничего не вышло. Пару раз меня поймали за этим постыдным занятием, и воспоминания о том, с каким презрением смотрел на меня Трой, до сих пор посещают меня ночами.
Поняв, что я не смогу проникнуть в их тайны, я впала в неистовство. Я не люблю вспоминать об этом времени, потому что … не люблю. Меня сломали. Я продержалась три бесконечных, болезненных года, заполненных бесполезными побегами, хриплым криком, ультиматумами и слезами. Я требовала, чтобы мне рассказали, что меня ждет, зачем живой земле мой разум, что именно случилось с отцом и дедом, но мне никто не отвечал. Снисходительные улыбки и жалость — вот и все, чего я добилась за те пустые годы. Я сбегала — меня находили еще до того, как я покидала границы наших владений. Я устраивала голодовки — меня игнорировали и, в конце концов, я сама не выдерживала. Я грозилась покончить с собой — меня запирали в комнате с кучей книг. Я умоляла слуг и придворных о помощи, но они тут же выдавали меня Трою. Мне хотелось ненавидеть их за это, но я не могла: ведь они защищали себя. Так как будущее живой земли зависело от меня, то отпускать меня никто не собирался. Приторная вежливость придворных надежно скрывала любое чувство вины.