Но стоит отъехать километров за тысячу от шумных магистралей, как вот они все родненькие, каждый на своём месте: Лешии по чащобам охотникам ноги ломают, кикиморы рыбаков под илистые каменюки утаскивают, домовые по крышам да подпольям шуруют по ночам, даже не пытаясь маскироваться под котиков. Всё взаправду, всё сурово, никто в их присутствии не сомневается.
Довелось тут на днях остановиться на ночлег в приличном с виду сельском доме. Хозяюшка за чаем, прознав, что я «женщина церковная», попросила помочь избавиться от напасти: «Замучил домовой, зараза. Днём спит, а по ночам шаманит по всему дому, хозяйнует, никакого покоя от него нет. Ни света не боится, ни знамения крестного, носится с какой-то детской погремушкой по полу и потолку, никакой управы на него».
Я посоветовала хозяюшке пройтись по дому с крещенской водой и молитвой и по возможности пригласить священника, чтобы он освятил дом.
Подруга моя, Ируська Скоробейникова, женщина верующая, но «не в эти бабкины сказки». Весь вечер уверенно доказывала нам с хозяйкой, что это, мол, всё чистая физика (усадка дома, отклейка обоев и северо-западный ветер перемен).
— Две тысячи лет от Рождества Христова, какие домовые?
— Да и правда, — ответили мы хором Скоробейниковой и пошли спать.
В три часа пополуночи дом чуть не раскатало по бревнам от истошного предсмертного крика.
— А-а-а! Девки-девки! Домовой! Мне страшно!
Девки в исподнем, не успев даже вооружиться ни поленом, ни кочергой, вылетели спасать материалистку-физика Скоробейникову, трясущуюся поросячьим хвостом и вращающую очами наподобие Хомы Брута во время прорыва нечистью магического круга.
Пока отливали пострадавшую водой и свежим самогоном, выяснили, что материалистка со стажем Скоробейникова проснулась в чёрной ночи без видимых причин. Ни до ветру, ни воды испить не хотелось. Лежала в тиши алтайской ноченьки, хлопала очами и думала о чём-то своём, девичьем, как кто-то незримый очень ощутимо схватил её за ногу. Неисправимая Скоробейникова решила, что это балует хозяйский кот, шикнула на него, как вдруг в её истерзанном журналами «Наука и жизнь» мозгу промелькнуло воспоминание, что кота этого она перед сном шуганула полотенцем и закрыла дверь на крючок, чтобы шаловливая животина не тревожила её сон.
Лютый ужас накрыл Скоробейникову с такой силой, что несколько минут она не могла пошевелить ни одним членом организма. И тут что-то затопало по потолку и в ночном безмолвии раздался звук детской погремушки... У Ируськи прорезался голос, от звуков которого полёг маральник во всей деревне, а с кедровых макушек осыпались позапрошлогодние шишки.