— Рита... Не плачь, Рита... (Господи, что говорить в такой ситуации? Как утешить?)
— Чем, Ульян, чем я хуже всех?! Чем я Бога так прогневила?! Почему Он мне дал эту радость, а потом отнял?! Ребёнок уже толкался, я уже имя придумала, я его любила уже больше жизни! Почему?! Я смирилась, что меня замуж не берут, ладно, но ребёнка, ребёнка почему отняли?!
— Рита... Рита, это не ты, Рита... Ты не виновата...
— А кто?!
— Рита...
— Кто?! Кто меня проклял?!
— Да мужики, мужики виноваты. Слабые они все, больные, ни замуж выйти, ни зачать (Боже, что я несу!). Рита, ты бросай всё и срочно приезжай ко мне, поедем в Грузию, вдвоём. (Какая Грузия? Зачем? Отродясь там не была.)
— Меньшикова, я понимаю, что у тебя четыре утра и ты плохо соображаешь, но при чём тут Грузия? И мужики?
— Кать, там тепло ещё сейчас, солнце, фрукты, вино и хачапури. И мужчины, красивые и здоровые. Ты ж у меня королевишна, я тебя там замуж отдам, нарожаешь джигитов, будете виноград выращивать, апельсины-мандарины... (На что я туда поеду? Только из отпуска, первая рабочая неделя.)
— Мать, ты чокнутая... Пока. Перезвоню.
Через две недели Маргарита уже была в Москве и поезд Москва-Владикавказ мчал нас навстречу Военно-Грузинской дороге, чахохбили и «Хванчкаре».
Ехать неблизко, решили в дороге виртуально изучить туристические тропы Грузии, не ограничивая себя гастрономическим туризмом. Катя уже немного отошла, конечно, но... Вы же понимаете, женщине, так жаждущей материнства и потерявшей ребёнка, никакой «переменой мест» рану не зашьёшь. Поэтому я изо всех сил, суетясь, пыталась занять наше с ней время, чтобы отвлечь, чтобы не думала о своей беде.
Мы обсуждали всевозможные маршруты, рассчитывая, как уложиться в то время, которым мы располагаем, чтобы по максимуму успеть везде. Безостановочно распивали чаи, ели и старательно делали вид, что ничего не произошло. Что мы просто весёлые туристки, которые вот так, запросто, сорвались и поехали в тёплые края.
Перед Владикавказом ранним утром мы выскочили на перрон подышать уже почти горным воздухом и поделиться с местными, очень пронырливыми собачками, оставшейся с вечерней трапезы «Краковской».
— А что за станция? — мы ехали в последнем вагоне, и здание вокзала было довольно далеко от нас, чтобы разглядеть буквы на его фасаде.
— Беслан, — ответила проводница.
— Беслан... — повторила за ней Маргарита, — Беслан, — и быстро заскочила в вагон.
Я стояла на перроне, смотрела на бодрых бесланских таксистов, зазывающих ехать с ними хоть в Грузию, хоть в Армению. На привычно флиртующих с ними проводниц, на собаку, которая с вопросительным вниманием следила за тем, куда же я в результате дену пакет с «Краковской», в то время, как память чётко по кадрам показывала мне видеорепортаж того страшного дня, когда в этом городке случилась самая ужасная рукотворная трагедия, расколовшая жизнь на «до и после». Отдав «Краковскую» изнывающему псу, я тоже зашла в вагон.