— Мам, ты с кем разговариваешь?
— С лицом своим страшным. Теперь у тебя самая страшная в мире мать, котик.
Мальчик наклоняется к матери, из-за плеча вглядывается в зеркало.
— Да, мам, ты тут страшная. Правда.
Переворачивает зеркало другой, неувеличительной стороной.
— А вот теперь опять не страшная. Ты его зачем такое купила? Оно увеличивает лицо в десять раз. А так ты у меня красивая.
Женщина прищуривается. Потом улыбается. Как хорошо, что есть кому повернуть зеркало правильной стороной. И как хорошо, что праздничные прыщи теперь в десять раз меньше. Сколько их там? Два? Отлично! Примета есть такая юношеская — если на носу вскочил прыщ, то значит, что кто-то в тебя влюбился. А тут целых два. Эх, чего ж они малюсенькие такие?
Все мы переживали тяжёлые времена, и я не исключение. Лет эдак восемь назад существовала я в состоянии невероятного финансового коллапса, работая при этом, как раб на галерах. Исправно ходила в три места на работу, но всё шло, как у того лося из анекдота: «Что-то я пью-пью, а мне всё хуже и хуже».
Экономика моя была настолько экономной, что лишняя поездка в общественном транспорте воспринималась как сказочное путешествие. Колготы рвались, штопались, рвались от этого ещё сильней, и конца-края этому всему не было видно. В общем, нищета обложила лютая. Я бы сказала — абсолютная. А тут лето за летом, все кругом наряжаются Наташами и едут в Турцию и Египет, а некоторые так и вовсе на Санторини. И шлют оттуда фото в павлиньих парео и без. А я такая работаю. И от работы этой беспросветной становлюсь ещё бедней. Что это было, до сих пор не пойму, какая-то чёрная дыра в биографии.
И тут, в один момент, подворачивается мне невероятный калым. Из ниоткуда. И через месяц в моих натруженных мозолистых руках появляется сумма в две (две!) тысячи долларов. Я становлюсь миллионером. Одномоментно. И когда я шла в своих драных колготах и стоптанных сапожоньках домой, а в моей суме из кожи старого дерьмантина лежали эти великие деньжищи, ощущение, что я могу купить теперь весь мир, было абсолютным.
Я не пошла скупать чулки и платья с люрексом. И даже колбасы не купила сто килограммов, что для меня не характерно. Просто пришла домой, достала поросший мхом и скованный паутиной загранпаспорт и купила билет на самолет. И забронировала гостиницу на «Букинге». Куда? Да я сама в тот момент обалдела — куда. В Израиль. Это я-то! Которая, бия себя ногой в грудь, вопияла на каждом углу, что отдыхать буду ездить только на пляжи с мачами, и чтоб в округе ни одной церкви! Ни одной часовенки, даже католической! Но вот так. Израиль и точка. И никому. И ни одной живой душе ни слова. Потому что — дура. Откуда ж мне было знать про лютых бен-гурионовских таможенников и о том, что отель на Масличной горе, в самом-самом арабском логове, совсем не то, что нужно бронировать при первом посещении обетованных земель? Но вы тоже меня поймите — там же вид на Старый город и Вознесенский монастырь (пришлось потом и там литургию спеть).