Декабрь. Рейс «Москва-Тель-Авив». Трихобачило меня от восторга так, что я на регистрацию явилась чуть ли не за пять часов. Когда начала подтягиваться публика, летящая со мной одним маршрутом, я чётко поняла, что с выбором не ошиблась. Лапсердаки, шляпы, пейсы, рясы и скуфейки. Как с работы не уходила. На и без того радостной душе заплясали ангелы.
Прибыли в Бен-Гурион. Тут душа вообще запела и начала плясать отдельно от тела. Солнце, пальмы, +25 °С, а я, знамо дело, в гамашах с начёсом, целых колгот в хозяйстве не нашлось.
Все выстроились в очереди к кабиночкам на пропускном пункте. Очередь медленно, но движется. Подхожу. Из будки злым английским голосом меня спрашивают, за какими такими радостями я припожаловала в страну. Я скромно так отвечаю: «Странница, мол, приехала на религиозные святыни посмотреть». И вижу, нет, даже не вижу, а чувствую, что не нравлюсь я девушке со сросшимися бровьми из серой государственной будки.
Предчувствия мне не солгали. Отбуксировали меня в отстойник для подозрительных граждан и начали допрос. Три агента службы национальной безопасности кололи меня как старый кокосовый орех. Чуть ли не об пол. Дети наивные, прости Господи. Человека, наизусть знающего все диалоги из «Место встречи изменить нельзя», урывки из «Семнадцати мгновений весны» и «Сердце Бонивура», за три шекеля не купишь, сами понимаете. Умордовались они со мной за четыре часа прилично. Мне их аж жалко стало, но из роли странницы, приехавшей поплакать у стены храма Соломонова и Гроба Господня и желающей только одного — омочить свои ноги в струях Иорданских, я не вышла ни на секунду. Публика, рукоплеща, вручила мне мой задрыганный паспорт и выпнула меня в сторону одиноко катающегося по транспортёру чемодана.
После этой весёлой беседы иллюзий относительно страны, в которую я приехала, у меня уже не осталось, и я воинственно отправилась в сторону маниток и такси. На «великолепнейшем» английском сквозь зубы сообщила таксисту, куда меня везти. Дядька, от сандалий до бровей заросший диким волосом, на не менее прекрасном русском ответил мне: «Поехали», и мы рванули в сторону Масличной горы.
Ровно через три минуты после отбытия из аэропорта я начисто забыла о таможенниках и резко вспомнила про гамаши с начёсом. Нет, мне не было жарко, ничуть, что вы! Просто гамаши эти вступали в явный диссонанс с пышно цветущими бугенвиллиями и пальмами. И я попросила шерстяного таксиста притормозить где-нибудь, чтобы переодеться. Дядька оказался понимающим и сговорчивым, ему ли не понять, как мне в начёсе было неуютно.