Потом, когда уже всё было спето и прочитаны все молитвы, появился и самовар с ароматным травяным чаем, и мёд, и карамельки, но я, под детским своим впечатлением, потерявшая аппетит от избытка эмоций, уже не запомнила всего этого.
А запомнила я нашу с бабушкой дорогу домой, когда она мне рассказала, как подруга её, немка, лютеранка Мальвина, спасла из поругаемого где-то в Поволжье православного храма эти иконы. Как заставила мужа своего Фридриха заменить стенки шкафа на иконы из храмового иконостаса... Как чудом смогли довезти его — единственную вещь из всего, что удалось спасти и сохранить из той, прошлой жизни на Волге. И привезти его в целости и сохранности на новое место жительства, определённого им тираном.
И с тех пор, два раза в год, на «Казанскую» и Благовещение, баба Мальвина собирала православных подруг своих, отворяла двери удивительного шкафа, чтобы они могли молиться «как у церкви», у самых настоящих храмовых образов.
Где она теперь, та, моя волшебная, Нарния? Где эти образы? Бог весть. В храм их так и не передали, его построили гораздо позже, после смерти бабушки Мальвины. Но я знаю точно, что где-то они есть. И два раза в год открываются со скрипом дверцы старого шкафа, и кто-то поёт «Царицу» и «Заступницу». Иначе просто не может быть.
Давным-давно в далёком-далёком, где-то на границе Алтая и Казахстана, селе тёмным-тёмным зимним вечером у окна сидела девочка. Совсем маленькая девочка, лет пяти. Золотушная до страсти, бритая наголо, чтобы корки на её вечно расчёсанной в кровь голове было удобно смазывать целебной мазью. Худющая той некрасивой худобой, когда нет изящества и все кругом острое, неказистое — локти, коленки, вечно сбитые до костей и добротно смазанные зелёнкой. С огромными синяками под глазами. Не ребёнок, а «страх Божий», как ласково называла её бабушка.
Страшненькая девочка ждала свою ласковую бабушку с работы. Одна, в маленьком и невозможно тёплом и уютном домике на краю села. Домик был последним в деревне и стоял чуть на отшибе. Хотя... Почему последним? Если ехать из Казахстана на Алтай, то первым, а если с Алтая в Казахстан, то последним. С одной стороны вьётся реликтовый ленточный бор, с другой, за шоссейкой, подо льдом прячется речка, а за огромным огородом — дубрава берёзовая. Сугробы кругом, как барханы, волнами поднимаются чуть ли не выше крыши маленького домика. Зима. На улице холодно, а дома тепло, бабушка перед уходом истопила печку. Дрова почти прогорели, но одна, самая толстая дровина ещё «шает» и светит красными огоньками-мигунами.