Ален Делон, он же по совместительству Ротшильд, видимо, не в первый раз наблюдал такую реакцию от заплаканной женщины. Ясное дело, с такими-то очами, да при таких-то туфлях. Он молча стоял, я молча пялилась на него своими глазенками а-ля «зарёванная хрюшка». Всхлипывая и поикивая.
«Слиха, тода раба», — пробулькала я. Надо же как-то человека отблагодарить. «Да не за что», — почти без акцента, на русском отвечает нежданный утешитель. И предлагает довезти меня с сыном до места нашей дислокации. Но куда там... Оторвать ребёночка от подружки и водяных горок никакая «Цева адом» не смогла, не то, что мать. Бедная мать, пострадавшая сначала от «Столичной», а потом от страха потерять кровинушку, конкуренции с Хелен в цикламеновом купальнике не выдержала. Тут я опять захотела взрыднуть, уже по накатанной, но слёзыньки все оказались выплаканными, и я от души чихнула на сверкающие туфли океаноглазого Ретта Батлера. Умею я произвести впечатление на красивых дорогих мужчин, чего уж скрывать.
И тут мы с ним оба, как по команде, начали ржать. Не смеяться, а именно ржать. Он тряс своей блестящей гривой, сверкал белоснежными зубами и хохотал невозможными басовыми нотами из контроктавы. Я хриплой контральтой вторила.
Утешать меня уже было не нужно и мой рукастый спаситель, попрощавшись, собрался уходить, справившись напоследок, в порядке ли я? Я утвердительно потрясла телом, и он ушёл. Ушёл совсем и навсегда. Трясущимися руками я достала из сумочки зеркало. Зачем? Затем, чтобы окончательно добить себя в этот день. В зеркале одновременно отражались Муми-мама, папа и весь этот муми-троллевский выводок. Глаз, мало того, что не было, так они ещё были плотно окутаны таинственными тенями от размазанной туши. Про нос умолчу, всем и так понятно, что он был раза в два больше головы и висел печальным баклажаном куда-то вбок. Я ещё немного грустно поржала и поикала. И в ту самую минуту поняла, что жизнь моя, как женщины, закончилась. И теперь я только мать. Кому нужна вот эта баклажаноносая тётка, безжалостно глядящая на меня из зеркала? А ведь ещё под этим носом в связи с подкатившей старостью вырастут усы. И даже борода. И всё вырастет... Кроме ног и зубов, естественно. Пожалела я себя ещё с полчасика и угомонилась.
Нос втянулся, глаза вытаращились и бытие наладилось. От отрока своего я не отходила более ни на минуту, мы пережили ещё пару сирен и к вечеру поехали обратно. Друзья мои уже разбивали звонками телефон и требовали нас на шашлыки.
Личная жизнь моего дитяти била ключом, Хелен с бабушкой и мамой безостановочно приглашали нас во все киндеровские злачные места, и мы с удовольствием шлялись с ними по всему Тель-Авиву.