Иванова быстро привыкла к шумным разговорам. Ей было весело в этой компании, не то что среди своих грымз с прошлой работы. Обеденные посиделки плавно перетекли в ужин. Мужчины много пили, но при этом не надирались. В первый день все негласно принимали слабый алкоголь: пиво, вино. Двое смелых даже отважились искупаться, хотя погода стояла не жаркая, всего двадцать градусов. Прихлебывая каберне, посмеиваясь над очередной историей, Марина расслабилась, как никогда. И едва она отпустила все нервы, позволила себе отдыхать, как в ухо ей зашептал Костя:
— Мариш, у нас тут маленькая беда… с твоей палаткой.
— Что? — подняла она глаза.
— Пойдем-ка.
Костя привел девушку к палатке, которая была располосована на две части.
— Это… Это, мать вашу, что? — вытаращилась Марина.
— Это Миттен, не смотри на меня, — тут же перевел стрелки на друга Костик.
— Прости, Марин, я сам не понял, как так вышло, — бубнил Токарев, пряча глаза.
— Ты не понял, как подошел к палатке и разрезал ее надвое? — зашипела на него Иванова.
— Не подходил я. Мы нож метали в дерево, и он отскочил как-то неудачно.
— Охренеть как неудачно. Не то слово, как неудачно, — рычала на него Марина.
— Может, скотчем заклеим? — предложил Митяй.
— Может, я тебе рот скотчем заклею и к дереву им примотаю, а потом буду нож метать. Посмотрим, куда у меня отскочит. И насколько неудачно, — взорвалась девушка. — Что за дебилы! Вроде взрослые мужики, а все ножичками кидаетесь.
Марина пнула палатку, а потом, сцепив кулаки, полезла внутрь. Она доставала свои вещи, продолжая поносить Бирюкова и Токарева, прибавляя в конце каждого обзывательства:
— Мужчины, как дети.
— Мариш, а что ты делаешь? — осторожно поинтересовался Костя.
— Перетаскиваю вещи в палатку к Токареву. Или ты мне прикажешь спать на свежем воздухе?
— А может ко мне лучше? У меня двухместная.
— В тесноте да не в обиде. Подвинется метатель ножей косорукий.
Митя спорить не стал. Костя — тоже почел за лучшее заткнуться. Перенеся все вещи в Токаревскую палатку, девушка отправилась обратно к костру. По мере того, как темнота приближающейся ночи ложилась на лагерь, Марина становилась все мрачнее и мрачнее. Народ стал потихоньку рассасываться, так как сказывался перелет и дорога до лагеря. Иванова тоже демонстративно прошагала в палатку, где залезла в спальник и приказала себе уснуть. Но как ни старалась, не могла выключиться. А потом пришел Митька.
— Марин, прости. Я, правда, не хотел.
— Спокойной ночи, — только и ответила она, поворачиваясь к нему спиной.
Митяй только плечами пожал. Он аккуратно пролез в свой спальник, пожелал Марине спокойной ночи в ответ, но более мягким тоном и… захрапел. Сначала он лишь слегка посапывал, но девушку раздражало и это, а потом и вовсе залился трелями в лучших традициях дрели. Иванова сначала пыталась абстрагироваться, потом просила его перевернуться на бок, потом сама переворачивала, толкала, пинала. Без толку. Токарев что-то бубнил, соглашался, переворачивался, но через полминуты снова начинал нахрапывать свои серенады. Не выдержав этого издевательства, Марина вылезла из палатки и побрела к костру.