Эл поставил меня на ноги, я показала ему язык, и мы разошлись по покоям, где начали стремительно одеваться. Папа сказал — пятнадцать минут, значит, надо успеть, папа ждать не любит. Так что через пятнадцать минут мы, толкаясь и перегоняя друг друга, уже неслись снова вниз. В дверях мы все-таки застряли, и теперь пыхтели и кряхтели, не желая уступить друг другу.
В коляске сидела мама, папа красовался на своем озваре, но взгляды их были направлены на дверь. Они о чем-то переговариваясь, не прекращая наблюдать нашу с братом возню.
— О чем говорят? — спросила я.
— Ставки делают, — ответил Эл. — Сегодня за тебя папа, за меня мама.
— И как не стыдно играть на собственных детях! — возмутилась я, наступая брату от души на ногу.
Сегодня за меня папа, я должна оправдать его доверие! Брат был того же мнения, потому что мама чаще болела за меня, и он не хотел ударить в грязь лицом, потому нагло щекотал меня.
— Эл, я же женщина, ты должен мне уступить! — воскликнула я.
— Ты не женщина, ты моя сестра, это разные вещи, — ответил Элиам.
— Сын! — вдруг позвал отец.
Брат поднял на него взгляд, немного растерявшись, и я вывернулась, первой подбежав к коляске. Папа сохранял совершенно невинный вид. Он нагнулся с Оза и нежно поцеловал меня в щеку.
— Горжусь моей малышкой, — сказал папа, и я расцвела.
— Это было нечестно, — надулся Эл.
— Сынок, ты кому говоришь о чести? — философски произнесла мама. — Ты ему еще про совесть скажи. Это же твой отец, самый изворотливый тип во всем мире Мрака.
— И заметь, Лиора, бесчестный, бессовестный, изворотливый тип, но с пятью желаниями, которые ты выполнишь. Сынок, спасибо, — и папа расплылся в коварной ухмылке.
— Два! — возмущенно воскликнула мама. — Элион, мы договаривались на два желания!
— Радость моя, я сказал пять, как раз перед тем, как Эли совершила свой отчаянный рывок. Ты промолчала, значит, возражений не имеешь. — А глаза у папы невинные-невинные.
— Прохиндей, — фыркнула мама.
— Зато прохиндей с пятью желаниями, — отец опять свесился с Оза и поцеловал маму в губы, отчего мы с братом одинаково скривились.
— За твою изворотливость я тебя и люблю, — улыбнулась мама.
— Только за это? — бархатистым голосом поинтересовался папа, и мы с Элом возмутились:
— Ма! — воскликнула я.
— Па! — подхватил брат.
— Живо в коляску, — с деланной суровостью рыкнул папа, и я уселась напротив мамы.
Эл забрался на черномастного жеребца с клыками, как у Оза и такими же небольшими неразвитыми крыльями. В остальном он был вылитой Бусиной. Это мамина кобыла, уже совсем не молодая. Коляской правил наш кучер — бес. Он обернулся, глянул на меня и подмигнул. Я улыбнулась в ответ, перевела взгляд на маму и заметила в ее глазах вопрос.