— Мне кажется, что ты что-то знаешь, выкладывай коли пришел.
— Он сказал, что убил твою семью.
Малый остановился и тихо проговорил:
— Значит, я не ошибался. Я знал это, только боялся, что я могу быть не прав.
— Но ты же говорил, что не знаешь, кто это мог быть?
Он пожал плечами и с горечью произнес:
— Иларий, спроси, хоть кто-нибудь ко мне был добр за всю мою жизнь? Меня шпыняли и шпыняют отовсюду, как облезлого котенка, потому что я урод и на мне клеймо убийцы. Разве я мог тебе до конца доверять? Я боялся, что ты приходишь ко мне вынюхивать, что я помню из моего прошлого. Я не мог допустить, чтобы Милон понял, что я видел его тогда в доме. Как только бы он узнал об этом, я был бы мертв. Он поэтому и сослал меня из дома, боялся, что я ему во сне горло перережу. Все время допытывался, как я убивал родителей и сестер с братом, а мне пришлось придумывать, что я во сне их зарубил, хотя я видел его ночью. Я открыл глаза в тот момент, когда он обухом топора убил моего брата, который даже не пискнул. Только раздался глухой звук, как дерево раскалывается.
Милон не убил меня только потому, что ему нужен был кто-то виноватый. Ведь все потом бы на него решили, ведь он был помощником старосты, моего отца. А так я, сирота-убийца, огромный, несуразный подросток, любящий точить топоры. Чем не идеальный вариант?
А я даже сохранил тот топор, которым он все это сделал, он у меня в сарае лежит. Все думал, когда же я смогу пустить его в дело, да каждый раз как брал в руки, дрожал, как собака под дождем. Думал все, что если память меня подводит, что если не Милон то был, а я человека ни за что порублю. Да вот так и живу, как трусливый пес, толку, что огромный…
Малый сел на скамью, сгорбился, как угрюмый великан-утес, и с лихорадочным блеском в глазах спросил:
— Ну, что, наточить топор?
Через три дня Милон был убит. Все эти дни мы караулили его, чтобы он не проскользнул незаметно. В тот день он выскочил из дома поздно вечером и направился на восток, через рощу, а там уже его поджидал Малый. Он отрубил голову извивающемуся и шипящему старику, который ничем не был похож на прежнего всесильного Милона, как паршивой курице, которой давно уже была пора на суп. Тело мы закопали там же, в роще.
— Через месяц, когда все затихнет, я уеду в город, — сказал я, смотря на огромную, нависающую над головой, луну. — А ты вернешься в свой дом, который тебе причитается по праву. Я оставлю тебя за главного. Справишься?
— Спрашиваешь? — усмехнулся Малый. — Я-то справлюсь, да только захотят ли все они принимать такого хозяина как я?