— Короче, — подтолкнул Малый, пристально уставившись на меня.
— Да, конечно… В общем, я слышал ты едешь завтра в Птичью долину, и мне нужно, чтобы ты передал письмо одной женщине. Ее зовут Варида. А она, когда прочтет письмо, должна передать тебе ответ. Вот, в этом моя просьба, — закончил я, и Малый тяжело исподлобья посмотрел на меня, словно на таракана, которого нужно было в ту же минуту прихлопнуть. — У меня есть немного денег, — испугавшись, затараторил я, — если нужно найду еще, вот, смотри, — я вытряхнул из кармана вместе с шелухой пару монет, — если этого мало, то я найду, обязательно найду, только… — я осекся и сжался в комок: тонкие губы Малого сжались, а ноздри раздулись, как у разгневанного быка, готового броситься на наглого слизняка, посмелевшего махнуть перед ним красной тряпкой.
«Может, он сейчас достанет топор?» — промелькнула страшная мысль. И он, размахнувшись, будто подсекая дерево, с мощью обрушил кулак на стол, отчего блюдца с кружками жалобно звякнули, как котята.
— Хорошо! Давай письмо.
— Что? Письмо? И ты не убьешь меня? — запричитал я, секунду назад уже попрощавшись с жизнью.
— Это я так, представление для устрашения. Помнишь тогда, я и в колодец твой плевался для устрашения. Стою, жую соломину, когда Милон с тобой толковал, думаю, дай-ка начну харкать в воду, чтобы никто не забывал, что я тупой и загадочный. Кто знает, что мне в голову сбредет в следующую минуту. Правильно?
— Правильно, — выдавил я.
— Ну, так давай письмо, и я буду спать укладываться. Завтра подниматься в самую рань.
Я быстро положил письмо на стол, несуразно поблагодарил и с огромным недоумением чуть ли не выкатился из его дома.
В тот же день, вечером, после отъезда Малого, испортилась погода. Сначала усилился ветер, застучал голыми ветвями деревьев по окнам и крыше, потом начал гудеть в печной трубе, как стая голодных волков, а после, когда повалил снег, будто сумасшедший зверь принялся раскидывать в разные стороны охапки снега.
— Давно такой бури не было, — пропыхтел трубкой Милон, выглядывая в окно. — Будем надеяться, что к Рождеству погода прояснится.
Но погода не улучшилась и на следующий день. Снег все также заметал все вокруг, будто там, на небе, за много лет скопилось неприлично много лишнего, и именно сейчас нужно было все свалить на головы людей. Малый, если он благополучно добрался до Птичьей долины, похоже, застрял там надолго. И мое нетерпение все усиливалось и усиливалось.
Сойка уже не пыталась со мной примириться, будто смирилась навсегда, и мне время от времени становилось ее жалко: она ходила мрачная и поникшая. Честно признаться, я уже и сам остыл, и мне было скучно без наших игр и ее веселого смеха. Перед Рождеством, от нечего делать, я забрел на кухню. Завтра с утра намечалось празднование в доме, должны были прибыть гости Милона, какие-то знатные люди, и кухарка Ясинька, с грубым лицом, словно высеченным из камня, в поте лица готовила праздничный обед. И даже с каким-то удовольствием чертыхалась и ругалась. Подле нее невозмутимо сидела Сойка и чистила овощи.