Я поставил бокал на поднос, и двинулся, было, вперед, но остановился, когда перед Алли появился высокий блондин. Ее облегчение было очевидно, и она с легкостью приняла его объятия, улыбнувшись, когда он заговорил с ней.
Я вцепился в спинку стула, когда увидел, как он погладил ее щеку и поцеловал.
Я мог только предположить, что появился печально известный отличный-парень-который-просто-друг доктор Брэдли.
Он пожал Рональду руку, поцеловал в щеку Сару, а затем обнял саму Алли за талию, приветствуя своих поклонников в их маленьком кругу.
Я прищурился, глядя на него. Он собственнически положил руку на спину Алли, предъявляя свои права на нее, очевидные любому, кто посмотрит.
Просто друг.
Поцелуйте меня в задницу.
Я сердито смотрел на них через весь зал, не обращая больше ни на что внимания. Люди за столом отказались от попыток включить меня в любой разговор и оставили в покое. Я видел стол, за которым сидела Алли, и все время наблюдал за их взаимодействием. Ее практически игнорировали, даже этот ее так называемый парень. Она редко включалась в разговоры, но если так случалось, ее ответы были короткими, в основном из-за того, что кто-то – обычно Рональд или другой мужчина – перебивали и говорили за нее.
Я хотел пойти и сказать им всем, чтобы они заткнулись, и позволили ей говорить. Она казалась такой маленькой и уязвимой среди окружающих ее жестоких людей. Я не раз видел, как она прижимала руку к ключице, скорее всего в оборонительном жесте. Алли почти не ела, но ее взгляд был часто сосредоточен на тарелке, и на протяжении всей трапезы на губах играла отдаленная улыбка.
Я наблюдал за ней, сжав руки в кулаки. Она была призраком для всех. Разве они не видели, какая прекрасная замечательная женщина сидит рядом с ними?
Она не была шаблоном, младшей версией всех остальных женщин вокруг нее. Она была уникальной и особенной.
Мне не нравилось видеть ее такой. Я был свидетелем ее уверенности в больнице. Когда она была со мной, то была теплой и открытой. Она улыбалась и часто смеялась, и я находил ее очень умной. Здесь, среди людей, которых она знала бо́льшую часть своей жизни, она закрывалась в себе. Алли так сильно старалась быть признанной, что теряла то, что делало ее такой особенной. Она теряла себя.
Я провел исследование о чувстве вины выживших в нападениях. Алли хорошо вписывалась в этот синдром. Я не врач, но уверен, что если бы она получила консультацию и поддержку, то смогла преодолеть ужас случившегося. Вместо этого она была вынуждена пережить это самостоятельно, постоянно прокручивая события в голове. В нее буквально вложили чувство вины, которое стало частью ее, и Алли не могла освободиться из этой тюрьмы. Даже работа медсестры не заставила ее увидеть, как они были неправы. Она может помочь другим людям, но не в состоянии спасти саму себя. Я хотел помочь ей, и надеюсь, она позволит мне.