«В довоенных, ленинградских эпизодах внучке три года, бабушке — пятьдесят с небольшим; в последних, американских, — пятьдесят уже внучке, бабушке — сто... Парадоксально, но террор, голод и прочее пережиты бабушкой нормально, а её внучкой — американский комфорт с приходящей на дом медсестрой — через не могу. И повесть намекает, если не даёт ответ, почему так случилось. Бабушка проживала что свои пятьдесят, что свои сто лет — инстинктами, внучка — чувствами; у внучки были установки, у бабушки — чистый прагматизм... В этом смысле повесть... такая же безвыходная, как жизнь. И такая же подлинная, и такая же талантливая. Сердце щемит, когда читаешь её, и сперва кажется, что это потому, что написана с сердцем. Потом видишь, что она написана с искусством, что сердечное письмо преобразовалось в стиль, в литературу».
Из моих книг первой — уже в конце 1990 года — была перепечатана «Кеннеди, Освальд, Кастро, Хрущёв»[60]. За ней последовало первое российское издание романа «Седьмая жена» — репринтным способом (то есть с сохранением всех опечаток «эрмитажного» издания), в мягкой обложке, на дешёвой бумаге, но зато тиражом сто тысяч экземпляров.
Но, конечно, из всех книг «Эрмитажа» наибольшего успеха добились книги Довлатова. Его популярность стремительно росла, издатели боролись за право их публикации. Кажется, проживи он ещё несколько месяцев — и волна славы докатилась бы до него, вырвала из капкана депрессии и тоски. Но он умер внезапно в августе 1990 года, не дожив нескольких дней до своего сорокадевятилетия.
Американские друзья поздравляли нас с российскими публикациями, шутливо просили не забывать их на вершинах успеха и богатства. Увы, мы-то знали, что со всех стотысячных тиражей нам не перепадёт ни доллара, ни даже рубля. Ибо экономическое положение России делалось хуже с каждым днём. Нужно было всё туже натягивать паруса «эрмитажного» кораблика и параллельно искать какие-то новые источники заработка.
NB: Название для совместного советско-западного предприятия: «Авгий и Сизиф со товарищи» (Augeas & Sisyphus, Inc.).