Она замолчала, а потом продолжила:
— Кристофер Титженс, разве ты не знаешь, что есть только один мужчина, от которого женщина способна услышать: «И Я не осуждаю тебя»[45] — и не возненавидеть его сильнее, чем самого дьявола!
Титженс так выразительно на нее посмотрел, что она взглянула на него в ответ.
— Позволь мне спросить, — начал он, — когда же я бросал в тебя камни? Я никогда не осуждал твоих действий.
Руки Сильвии удрученно повисли.
— О, Кристофер, — сказала она, — не нужно продолжать этот спектакль. Не исключено, что больше у нас не будет возможности поговорить. Сегодня ты переспишь с этой твоей девчонкой, а завтра отправишься на фронт, где тебя могут убить. Давай в следующие десять минут будем честными. Удели мне немного внимания. Младшая Уонноп от этого не обеднеет — ей ты достанешься весь...
Она видела, что он обратил на нее все свое внимание.
— Как и ты, я верю, что однажды предстану перед Спасителем, но не меньше я верю и в то, что ты добродетельная женщина. И никогда не предавалась распутству.
Она откинулась на спинку кресла.
— Тогда ты и в самом деле негодяй; я всегда притворялась, что верю в это, хоть и не верила.
— Нет... — проговорил Титженс. — Позволь, я попытаюсь объяснить, как я это вижу.
— Нет! — воскликнула она. — Я — порочная женщина. Я разорила тебя. И я не стану слушать твои возражения.
— Может, и разорила, — сказал Титженс. — Только мне нет до этого дела. Мне все равно.
Сильвия застонала.
— Да, мне это безразлично, — твердо повторил Титженс. — И я ничего не могу с этим поделать. Таковы условия жизни порядочных людей — и таковыми они должны быть. Когда начнется новая война, надеюсь, воевать мы будем именно в таких условиях. Давай же, ради бога, будем говорить о достойных противниках. Всегда. Нам приходится разорять Францию, иначе миллионы наших сограждан погибнут от голода, а им приходится сопротивляться нам, иначе мы попросту сотрем их с лица земли... Так же и мы с тобой...
— Ты хочешь сказать, что не считал меня порочной, когда я... когда я обвела тебя вокруг пальца, как это называет мама?..
— Нет! — громко воскликнул Титженс. — Тебя саму обманул какой-то негодяй. Я всегда считал, что женщина, обиженная мужчиной, вправе — и даже обязана ради собственного ребенка — обидеть другого мужчину в отместку. Начинается противостояние женского и мужского. И я оказался этим мужчиной — такова была Божья воля. Но ты не превысила своих прав. Я никогда не откажусь от этих слов. Ни за что!
— А другие! И Пероун... — проговорила Сильвия. — Я знаю, что ты готов оправдать каждого, кто действует смело и открыто... Но ведь это погубило твою мать. Осуждаешь ли ты меня за то, что я ее убила? Считаешь ли ты, что я испортила ребенка?..