Еще на платьях иногда бывали зацепки. Выдернутую занозистым стулом нитку надо было аккуратно обрезать маникюрными ножницами — и можно форсить дальше. Кримплену эти миниэкзекуции совершенно не мешали.
Время шло. Несносимость кримплена стала действовать на нервы даже самым бережливым и упрямым южанкам. Каждая базарная торговка памадорами могла почувствовать себя аристократкой, т. е. выкинуть платье не потому что дырки, а потому что надоело!!! Выкидывали не в помойку, конечно. Не аристократы, чай. Платье перемещалось из шкафа в угол кухни на стул, где всегда кучей свалены фартуки и косынки. И становилось домашним. Теперь в нем, не потерявшем режущей глаз яркости, чистили картошку, мыли полы, белили потолки. И пугали друг друга рассказами о том, как «Дуся, ну та, шо огород у ней через два от нас, так газ запаливала, и спичка, ага — на подол прям! Так — эта — гадось — ка-ак — увспыхнет! Поплавилося все-о-о! И руки, и нога! Доктор ей сказал, женчина, то ж слава Богу, шо на подол, а не на грудь, а то б я не знаю, шо б и было б тагда!!! Не, ну какая же ж гадось! Синтетика!». И, качая головами, прижимали руки к мощной груди, обтянутой шершавой «гадосью», закатывали глаза и долго жалостно цокали.
А несносимое платье переселялось в летнюю кухню, чтобы хозяйке было в чем «увскапывать» картошку. Приятное глазу зрелище — могучая райская птичка с лопатой среди рыжей перекопанной земли — спина при каждом движении распирает потрескивающую импортную ткань. А кримплену — хоть бы что!
Конечно, если платье пошито сразу после замужества и не отставало от хозяйки уже двадцать лет, то существовала опасность, что раздобревшая мать семейства в него перестанет помещаться. На каком-то этапе сосуществования. И если пристроить наряд никуда не удавалось — дочки закатывали глаза и возмущенно фыркали, а все тетки и сестры, свояченицы и соседки давно обогнали эту самую мать габаритами, то, все равно, добраться до помойки утомленному жизнью платью не позволяли.
Тихими зимними вечерами в угол комнаты усаживали старенькую свекровь, вооружали ножницами (есть еще такие — с зубчиками) и бабушка, поглядывая в телевизор, нарезала бесконечное количество разноцветных кримпленовых язычков. Язычки укладывались в рядок на суровую ткань, пристрачивались. Сверху — второй ряд язычков. Ну и так далее. Потом из этого шилась тряпочная сумка. Когда внутри находились пара бутылок молока, булка хлеба и коробка рафинада, сумка напоминала гигантскую разноцветную шишку, которую стукнуло током — так что вся чешуя встала дыбом.