— Пусть мелочь!
Потом мы ходили по пояс в воде, у останков затопленной баржи, той, что лежала у самого берега, высоко, как цапли, поднимая ноги и аккуратно, чтоб не порезаться о рваные края железа, ставили их среди мягких водорослей. Нагибались, шарили руками во взбаламученной течением воде, наощупь находя полуоткрытые, сразу же захлопывающиеся узкие створки. Без ножей и перчаток, не ныряя, а просто — бродя по мелкоте, где раньше стыдно было, что же мы, нормальных мидий не надерем! И забирались мы с ней — и на старую баржу, торчащую в сотне метров от берега, и на сваи заброшенного причала…
Нагибаясь к воде до самого подбородка, Алька замирает, сощурив глаза от солнечных бликов. Только иногда, вытягивая нижнюю губу, делает «пыфф», чтоб улетела с носа легкая челка. И вынимает из воды открученную раковину, блестяшую черным бочком. Повертев гордо, складывает в пакет, привязанный к торчащей ржавой железке. Я стараюсь рядом. Пакет пузырит и потихоньку опускается под воду.
— Эй, барышни! Че лазите, где не надо, а ну напоретесь на железяку?
Жилистый, черный над закатанными штанами, с удочками и армейским вещмешком, дядька, покрикивая, идет мимо, не останавляваясь. И кивает, когда Алька кричит в ответ, как положено.
— Та лана! Нормально все.
— Ну смари…
Что-то сказав и нашим мальчикам, строящим на песке кривую башню, уходит, крепко ставя на песок прокаленные босые ноги.
Костер мы развели в очажке, сложенном из старых закопченых камней, и дырявый железный лист обнаружился в ближайшем кусте лоха. А за спичками сбегал Тимка, попросившись — сам. И я помахала в ответ на вопросительные взгляды семьи, валяющейся на коврике поодаль, все нормально, спички для нас, косу не сожжет.
Огонь был маленький и почти не видный, все у нас было немного игрушечным в тот день, будто детским. Да еще дети рядом. Но большая жара была настоящей, и выцветшее небо стояло перевернутой мытой банкой над узким островом с песчаными ящеричными охвостьями. По-настоящему прыгали вдалеке с края пирса блестящие коричневые люди, и с катера громко кричал в мегафон капитан, настоящий капитан маленького катера по имени «Рейд». Белые алькины ноги были зарыты в настоящий раскаленный песок, пряча в нем алые крашеные ногти.
Когда ракушки на противне, зашипев, раскрывали створки, и стягивалось в комочки на перламутре желтое мясо с коричневой каймой, Алька подтаскивала их к краю, нетерпеливо задирая рукав тонкой рубашки (я силком заставила маму и сына накинуть рубашки от солнца), зубами, чтоб не обжечь губы, хватала горячий комочек и, покатав во рту, жевала. Одну за другой. Изредка совала остывшее мясо сыну, он раскрывал послушно рот, сморщившись, выплевывал на песок, но тут же открывал рот снова. Алька ругалась, жалея «продукт», с упреком качала головой: