И я киваю. Знаю, о-о-о… И не забываю брать хамсу «с мисочки», выставленной закуской ему и угощением мне.
Она, соленая хамса, такое вот дело, чем тряпошнее, тем вкуснее. Есть любители «дубового» посола. Рыбка крепкая, черноспинная, жиру в ней мало, но чересчур солона. А вымочить — терпения не хватает. Лучше всего, конечно, малосол. Нежная, жемчужного серебра, одинаковая, длиной и толщиной в палец взрослого мужчины. Слегка мягкая, потому что, как только голову ей оторвешь, отделяя от тушки по низу животика, пачкая пальцы в мизерных кишочках, сразу каплет из надрыва светлый жир.
Маленькая была, не ела хамсу. Да ну ее, руки пачкаются, а потом пахнут и пахнут. Но выросла и поняла — вот так и надо, чтоб текло по пальцам; и на куске хлеба оставлять жирные серые пятна. Ничего, руки вымоются.
Помню, как пригласили меня в рыбцех, угоститься. Заставили мешок взять с собой полиэтиленовый с половину меня размером. Ехала, стесняясь, прятала в холстинную сумку через плечо.
Из жары спустились втроем по каменным ступеням в полумрак, где ходил тихий серый кот. А на длинном разделочном столе, обитом цинком, прямо в центре — опрокинут бочонок и из него, ивовым листом — светящиеся рыбки, кучей на стол.
За котом вышел откуда-то сбоку бесшумный дядько в майке-тельнике и кивнул черной головой, увидев наши лица. Достал из шкапчика на стене буханку мягкого хлеба, сунул к рыбе, на газету, махнул рукой приглашающе. Как мы ели! Один из немногих случаев полного исполнения желаний.
….
— Берите камсичку, берите! То жеж все думают, что ее много, а нет, эта с путины осталася, смотри какая! Крупная, вкусная! Пробуй, пробуйте! Это муж из бочки вчера, а там уже тока на донышке, во-от, придете завтра, а уже не будет, такой вот!
Продавщица с тщательно подведенными глазами, но с выпавшими из-под берета тонкими прядками волос (а как поправишь, если руки в рыбе, к крану не набегаешься каждый раз), проводит рукой над черно-серебряной кучей. А потом дергает подбородком в сторону соперницы, стоящей на углу каменного соседнего прилавка. У той испитое лицо и комок смятой газеты — вытирать руки. Она внимательно слушает мелкого мужичка, который, покачиваясь, смеется, размахивая взятой с кучи хамсиной.
— Ты же глянь, та разве то рыба? — моя продавщица презрительно кривит губы. Губы ее в оранжевой помаде. Я киваю с готовностью. И слушаю.
— Ее уже и гнали. А такая была женщина раньше! И вот!
— А что случилось?
— Пьет… И — с мужем! А то любовник стоит ее.
Я смотрю на пьяненького любовника в распахнутой куртке. Он уже доел хамсу и побежал на кривых коротких ногах к выходу, где в самых дверях плотно стоят грузчики в шапках-петушках, курят на улицу и шутливо кланяются каждой входящей выходящей продавщице.