— Завтра, Галюнчик, завтра открытие. Я потому и хочу брючки, надо же прикинуть, с чем надеть, то да се.
— Ах, Миленка, свой клуб! — Галка сложила руки на небольшой красивой груди и закатила глаза, восхищаясь уже всерьез.
Милена подбоченилась, грозно нахмурила бровки, выщипанные арочкой:
— Я Сашке говорю, ну ты, или покупаешь мне или я ухожу!
Даша подсунула под лапку машинки оранжевый плюш, исподлобья глянула на Милену, и стало ей горько и неприкаянно. Черт его знает что. Сорокалетняя толстуха, ножки кривые толстые, как у медвежонка, живот торчит. В тыквенных штанах пойдет на открытие собственного клуба! Мужу ультиматумы…. Какой же там, интересно, муж? Лет ему девяносто, что ли?
— Ах! — Галка отвлеклась от клубной темы, оглядывая короткое манто из переливчатого меха, которое Милена царским жестом кинула на свободный табурет, — ах, какая шубка! Удивительной красоты! Это тебе Саша, из Парижа?
— Ага. На тебе говорит, Милька, только не пили меня зарадибога каждый день. Обещал еще длинную привезти… Это цветная лама со вставками из вязаного меха.
— Я посмотрю?
— Да пусть лежит пока. Чаю попьем, — гостья радушно вскрыла коробку с тортом и гостеприимно отрезала себе изрядный кусок.
Галка совала чашку к лицу, промахиваясь мимо рта, загипнотизированная разноцветной шубкой, обшитой по подолу лохматыми хвостиками, а по рукавам какими-то пузырчатыми непонятностями.
«Мексиканский тушкан, не иначе», мрачно подумала Даша. Теперь, с этими брюками, до обеда на воздух не выбраться, а потом Милена сто раз заставит переподшить, лишь бы не уходить, пока тортик и разговоры не кончатся. Вон что-то Галке шепчет, прыская. Счастливая, и муж у нее, и дом, и шуба вон какая. Что же там, действительно, на локтях накручено, в этой размахайке?
Она подняла голову — рассмотреть. Шубка лежала на табурете, свешивая причудливые рукава и топорщась пушистым воротником. На шелковистой шубкиной спине сидел Патрисий, блестел солнечным светом, как тюлень морской водой. Гладкий, красивый… Патрисий? На шубе??
Оторопев, Даша привстала, забыв убрать ногу с педали огромной промышленной машины. Педаль вжалась в пол, машина радостно взревела, будто готовясь на взлет. Дзынькнула уроненная чашка, закашлялась, подавившись тортом, Милена.
И только Патрисий не испугался. Огромный, черный, с яркой белой манишкой и в длинных белых усах, он восседал на драгоценной шубе, похожий на толстого, почти достигшего просветления Будду. Даша сдернула ногу с педали.
— Пат-рисий, — сказала слабым голосом, — пшел…
Кот встал, выгнул спину и, вцепившись в цветной мех, стал с наслаждением когтить его лапами. Высоко задранный хвост подрагивал, и Даша заорала, выпутываясь из широких оранжевых штанин: