Она глубоким вдохом-выдохом успокоила себя. С ней все будет хорошо, город не всегда будет пустовать, и война однажды закончится, у нее есть этот дом и она умеет шить. Да даже если и придут солдаты, что они сделают ей? Это же солдаты, не бандиты, они не убивают беззащитных, женщин и детей. Нет. Она не уйдет.
Но Рей не удалось убедить себя до конца. Это место больше не было безопасным. Даже жилым оно больше не являлось. Лишь брошенный дом на окраине брошенного города. И поэтому ее сон полнился смутными, изменчивыми образами, не желавшими становиться сновидениями.
Где-то там, в туманной дали, ей грезились фигуры родителей, обещающих, что когда-нибудь все будет как прежде, что они придут и обнимут, и у них на троих вновь будет один дом, а значит, все будет хорошо. Папа будет щекотать ее усами, целуя в щеку, мама будет будить ее по утрам, мягким, приветливым голосом зовя тихонечко по имени: «Рей».
— Рей.
«Нет, не уходите!» — взмолилась она, понимая, что сейчас все закончится, что сон — всего лишь сон, и нет рук, обнимающих ее, и нет голоса, зовущего нежно и с любовью. Если бы разум подобно пальцам мог зацепиться за призрачный морок, стремившийся вот-вот растаять, она бы не задумываясь схватила его и не отпускала никогда. И пускай, что все это лишь наваждение. Она бы жила одним этим мгновением.
— Рей, ты здесь?
Она открыла глаза — ей пятнадцать, и образ родителей, лиц которых ей уже и не вспомнить, развеялся в холодном, тусклом свете нового дня.
— Рей, — снова услышала она, только это была не мама, это был…
Бен!
Рей сбросила одеяло и без раздумий кинулась к шкафу — только бы он не ушел! — но, распахнув его, остановилась как вкопанная, наткнувшись на высокого мужчину, целиком облаченного в черное: на этот раз только в черное, и никакого серебра. Даже кисти его рук были закрыты перчатками.
Бен смотрел на нее, будто ему под ноги свалилось нечто неожиданное, нечто необъяснимое.
— Ты не ушла, — только и заключил он, и по его тону невозможно было понять, рад он или разочарован.
Рей множество раз представляла себе его возвращение, рисовала в уме, какой теплой будет эта встреча, сколько радости она ей принесет. Лелеяла она и другие мечты, потому что уже томилась не только по братской любви. Но пока она разглядывала бледное, будто осунувшееся, хоть и сделавшееся прекраснее прежнего лицо, ее сердце заныло.
— Ты вернулся, — только и могла сказать она. — Бен…
Он чуть поднял голову, дернув подбородком, словно сказанное ею было ему неприятно.
— Бена больше нет, — произнес он.
Рей смутилась:
— О чем ты?