Трудно на расстоянии десятилетий понять настроение Вилонова в тюремной камере, но, просматривая его записи, жандармские и тюремные документы, мы не найдем в них признаков растерянности или расслабленности. Наоборот, мы по-прежнему ощущаем буйное непокорство, напряженную жизненную силу. И в тюремной камере он живет интенсивно. И, наверное, именно эта активная внутренняя жизнь и была главным противоядием против тюремной тоски.
Четыре больших тетради разлинованы тонкими рваными строчками. Выписки из книг по философии, социологии, экономике, истории, эстетике… Размышления, сомнения, поиск… Мы чувствуем, как напряженно работала мысль Вилонова, как жадно впитывал его мозг знания, превращая их в собственные убеждения. Никакие университеты не дали бы Михаилу тех знаний, которые он искал. Ибо, как он записал в одной из своих тетрадей, университеты не дают «самого главного — цельного мировоззрения, не расходящегося с действительностью». А без такого мировоззрения революционер, по выражению Вилонова, «подобен путнику, блуждающему без компаса в дебрях тайги».
«Все прежние движения, — писал он, — несмотря на то, что были такими же исторически необходимыми, каким является движение пролетариата, основывали осуществление своих целей на вере, и, если были их участники уверены в их осуществлении не менее современного пролетариата, то эта уверенность была результатом чисто психологического предрасположения верить, до фанатизма той цели, которая выдвигалась помимо воли людей в данный момент объективным ходом истории… Но движение пролетариата, кроме наличия не меньшего фанатизма, имеет в своем расположении еще убеждение, что цель во что бы то ни стало должна быть достигнута, что осуществление ее обеспечено неумолимой необходимостью исторического развития, законы которого ему известны».
Это была вера в теорию, а не в книжную премудрость, которая при слепом повторении может стать шорами. Вилонов принял марксизм не как сумму правил и инструкций, а как главную идею, которую нельзя сохранить, иначе, как постоянно обогащая и сравнивая с жизнью.
Где-то в глубине его натуры созрела страстная заинтересованность не только в своей личной судьбе, но и в судьбе мира, который станет таким, каким его сделают люди. Он искренне верил — человек способен, может изменить мир. Он испытывает гнев к «давно известной формуле: надейтесь, терпите и ждите! — вот уже десятки лет проповедуемой без всякой пользы с церковных кафедр». А на другом листке Вилонов записал: «С насилием люди мирятся тогда, когда ими не понятна его причина, когда насилие носит маску естественной необходимости факта. Коль скоро эта маска сорвана и настоящая его причина познана — от него избавляются».