И они хотят меня уверить, что он пропал без вести. Кто пропал? Ходден? Только не он! Он сейчас на международной ярмарке, и я знаю, где он там. Я точно знаю, где он. И Фиби знает. А не знает, так я ей объясню… Пропал… Пропал… Какая чушь!
— А от твоего дома до Сорок второй улицы долго добираться? — спросил Ферджи у парня с Валентайн-авеню.
Валентайн-авеню задумался, взволнованный этим вопросом, и ответил:
— От моего дома до кинотеатра «Парамаунт» на метро сорок четыре минуты. Это точно высчитано. Я даже выиграл пари у моей девушки, мы поспорили на два доллара, только я у нее не взял. Потом Мемфис-и-Даллас заявил:
— Надеюсь, девчонки там не совсем желторотые. А то желторотые смотрят на меня как на старого хрыча.
— Я там всегда стараюсь не потеть, — сказал Ферджи. — На этих солдатских танцульках всегда жуткая жарища. Женщины не любят, когда от мужчины несет потом. Даже моя жена не любит, когда от меня несет потом. Когда она потеет, это совсем другое! Женщины… они особые…
Раздается страшный удар грома, и все мы вздрагиваем. Я приподнимаюсь, и парень с Валентайн-авеню притискивается к Ферджи, чтобы мне было куда встать. Доносится чей-то голос из передней части кузова:
— Сержант, ты в Атланте был?
Все ждут, что опять грохнет.
— Нет, — ответил я, — не был.
— Неплохой городишко!
Внезапно из темноты возникла фигура лейтенанта Отдела организации досуга. Лейтенант весь мокрехонький. Он заглянул под брезент — пора четверым убираться. Капюшон, торчащий у него над фуражкой, придает ему сходство с мифическим единорогом. Лицо у него тонкое и юное, мокрое-мокрое, и в глазах совсем не видно уверенности в том, что он оправдает надежды, возложенные на него Отечеством. Он посмотрел на мои нашивки, которым сейчас следовало бы скрываться под рукавами пропавшего плаща (со всеми письмами).
— Сержант, ты ответственный? — спросил он.
Приглашайте дам…
— Я, сэр.
— Сколько здесь человек?
— Разрешите, сэр, я еще раз посчитаю.
Я повернулся к ребятам и сказал:
— Каждый пусть зажжет спичку, я буду вас пересчитывать. — И сразу четыре человека, а может, и пять, зажгли спички. Я сделал вид, что считаю.
— Тридцать четыре, включая меня, — объявил я.
Лейтенант покачал головой.
— Многовато, — сказал он, а я посмотрел на него так, будто узнал об этом только сейчас.
— Я сам обзвонил все канцелярии штабов, — сказал он с укоризной, — и передал приказание, чтобы от каждой эскадрильи послали на танцы только пять человек.
Я снова сделал вид, что всю серьезность положения понял только теперь. Сейчас я ему посоветую застрелить четверых. Вызвать солдат, умеющих расстреливать тех, которые любят ездить на танцы, и вся недолга.