Вскоре асфальт переполнился водой, и потоки ручейков стали пробивать себе путь к земле, которая была более ненасытной, чем асфальтное покрытие, и могла выпить намного больше звенящей воды. А в серых грозовых тучах не прекращало громыхать, и тот, кто гремел, не забывал посылать серебристые молнии.
Увлеченный этим прекрасным шумным видом могущества природы, это, кстати, был тот единственный шум, который я очень любил слушать и наблюдать… я сел на подоконник и залюбовался.
Нежданно громыхнуло совсем близко, возле меня или моего окна, и не медля ярко блеснула серебристым сиянием молния, и увидел я, как мигающая ее поверхность пронеслась в воздухе, а миг спустя тонкий заостренный конец ударил меня в грудь, прямо в середину трикотажной зеленой майки. И лишь молния поразила меня в грудь, я почувствовал страшную боль в области сердца, тело мое будто обдали жаром, голова мгновенно закружилась, глаза закрылись, и я тяжело сполз с подоконника, рухнув на пол.
Прошло немного времени, а затем я увидел себя со стороны… Мое тело молодое, немного полноватое, с небольшим выпирающим животиком, лежало теперь на полу в комнате и как-то страшно подергивалось, так что, испугавшись, я закричал. И только теперь, когда попытался закричать, понял, что нахожусь не в нем, а рядом с ним. В страхе я смотрел на свое тело, которое лежало, упираясь головой в стену, и дергалось… Оно было какого-то неприятного черного цвета… и не только грудь, но и руки, и шея, и живот. Та самая зеленая майка и вовсе испарилась, лишь на руках и на полу лежали черные куски ткани. Мои густые, светло-русые волосы, тоже пострадали и обгорели почти до макушки, как впрочем и брови, а лицо с угловатым подбородком, большим носом и широкими губами было обсыпано черной мелкой пуховой сажей. Веки мои, лишенные теперь ресниц, плотно прикрывали глаза и еле заметно изредка вздрагивали.
«Умер!» — подумал я и оглядел то, что теперь думало и стояло рядом с телом.
То, что теперь думало и чувствовало, было прозрачного цвета, без рук и похоже без ног… точно без ног. Казалось на меня надели длинное, больничное белье… то самое, какое одевают в психушке, связывая, завертывая буйно-помешанных. Только это белье было не белого цвета, а прозрачное, едва очерчивающее края моего… уж и не знаю как это назвать… наверно, тела.
Честно сказать, вначале я даже не мог разобраться, есть ли у этой: сущности, естества, сути, сердцевины, субстанции, глаза? Однако я видел!
Есть ли рот, нос? Но вроде что-то открывалось… а вскоре я смог разглядеть прозрачный край своего широкого носа.