— Я должна идти, — выдыхаю я, — правда, Марк. Мне пора, уже объявили посадку.
Он убирает руки с моей талии.
Я делаю шаг, еще шаг. Я должна. И протягиваю паспорт в окошко.
— Я вернусь, Марк, — говорю тихо, но он читает слова по моим губам.
Беру паспорт у улыбающегося таможенника и пересекаю красную линию. Обратного пути нет.
И все же я оборачиваюсь в последний раз прежде, чем пересечь красный рубеж на полу.
Марк стоит бледный. На нем совершенно нет лица, как будто из него разом выкачали всю кровь.
Пытаюсь проследить за его взглядом и натыкаюсь на кривую ухмылку красных губ.
Рыжая Марианна подпирает стену плечом. Даже отсюда я чувствую запах перегара. Она совершенно пьяна, а лицо опухло от слез. На ней нет косметики, кроме губной помады, но та растерлась кривой улыбкой Джокера, а одежда помятая и несвежая на вид.
— Вера! — кричит Марк. — Иди на самолет!
Марианна отлипает от стены и, шатаясь, идет на меня.
— Вера!
— Сэр, вам сюда нельзя!
Марианна останавливается передо мной. Красный рот кривится в усмешке.
За моей спиной ругаются и кричат, но я слышу только один голос, который умоляет меня уйти от этой сумасшедший и не слушать ее.
— Этот мерзавец тебя тоже трахнул… — она смотрит исподлобья на Марка. — Хорошо тебе было, Вера?
Перед глазами появляется та фотография, которую Марк мельком показал мне на пляже: рыжие волосы на голой спине, шикарная задница и мужское тело рядом с ним.
Осознание истины вдруг с размаху впечатывается в живот, выбивая из меня весь воздух. Чудом, что я не сгибаюсь пополам из-за боли, которая растекается по венам.
— Когда? — каждая буква царапает глотку изнутри, разрывая плоть до костей. — Когда он…
— После того, как ты отшила его в кафе.
В тот же день, когда я приняла решение, что останусь с ним, несмотря на его предпочтения, после того, как трахнул меня на пляже, он нашел ее. И отомстил.
А на следующий вечер трахнул меня.
Забыл, как заниматься любовью, Марк? А знал ли ты, каково это?
Не оборачиваюсь. Не беру в руки снимки, которые сует мне под нос Марианна. На пляже я видела другой кадр, на котором не было улик, вроде постельного белья и даже ворса ковролина возле кровати. Эти снимки он оставил ей или ее жениху, ведь так он поступал со шлюхами-невестами.
Я считала, что кадры сделаны в туалете аэропорта. Но это не так.
Меня едва не выворачивает наизнанку посреди бутика от всплывшей в памяти фразы: «Хочу сфотографировать тебя, Вера».
Мое имя несется мне в спину, и из-за того, как оно звучит из его уст, мне так больно, словно с каждым разом внутри меня ломается одна кость.