И наконец, папа разбирался во многих других вещах.
О каждой грани его таланта я расскажу отдельно. Здесь же подчеркну, что для меня было естественной природной данностью, — папу везде знали.
Как и дома, меня врач осматривал долго, да и вывод был таким же: показана операция, но нужно подождать, пока я подрасту.
— Но ей тяжело ходить, больно, — напомнил папа. — А без операции нельзя?
— Ах, дорогой мой, — обнял папу за плечи хирург, — здесь нельзя другое: нельзя медлить. Но и торопиться не стоит, маленькая она еще. Сердце, вот пишут ваши врачи, у нее слабенькое. Надо понаблюдать хотя бы месяц-другой. Придется вам поездить сюда.
— Поездим, раз надо.
— Но без операции не обойтись, — предупредил хирург на прощанье.
И мы уехали.
От вокзала до центра поселка расстояние почти два километра. Для меня это был неблизкий путь, и не только потому, что болела нога, просто для ребенка это приличная дистанция. А тем более что я не любила ходить, как не люблю и теперь. Может, это отголосок тех событий?
Мы же жили еще дальше, от центра надо было пройти около километра на другой конец села. Но в центре жила папина мать, и у нее можно было отдохнуть. Так мы и сделали, завернули во двор к бабушке Саше.
Бабушка Саша, экспансивная, эмоциональная, нетерпимая, но хорошо воспитанная, привыкшая не показывать свои чувства, тут изменила себе — коротко взглянув на мою ногу, она ахнула.
— Ах, — хлопнула себя по бокам, — перешла дорогу покойнику. Не надо резать. Не дам!
— Что же делать? — с явной надеждой спросил папа.
— Подождем, пока умрет, — спокойно сказала бабушка.
Прожив юность в Европе, а молодость в Багдаде, бабушка Саша перепутала в памяти все языки и бросила их в котел того, который выучила от родителей. По возвращении домой из-за границы и до конца своих дней она порой прибегала к дивному евро-азиатскому наречию, смешивая времена глаголов и падежи существительных, а также чистые звуки родной речи с гортанными раскатами ассирийского языка, французское грассирование с английской шепелявостью. Когда она терялась, то фразы ее речей были короткими и порой со слишком завуалированными смыслами.
— Ты в своем уме, мама? — вскричал отец. — Как это умрет? — тормошил он ее.
— Ясно как, насовсем, — зло отрезала бабушка. — Отцепись!
— Почему она должна умереть? — сиплым голосом допытывался папа.
— Она? Я не сказала «она». Прикуси язык!
Вечером за ужином папа обстоятельно рассказал маме о визите к районному хирургу, особенно налегая на то, что нас приняли хорошо и осмотрели внимательно. Мама боялась хворей и боли вообще. По отношению к себе она не была мнительной, лечиться не любила. А за детей переживала. Когда кто-то из нас заболевал, она терялась и не знала, что делать. Тогда за дело брался папа. По сути, она была не очень способной матерью, возможно, не успев развить возле папы этот дар.