— Ага! Хотелось бы, но разве с тобой так можно? — вновь хмурится.
— Наверное, все-таки все мы хотим в глубине души кем-то управляться. Только тогда мы деградируем, как личность. Перестанем сами себя уважать и потеряем уважение других. Поэтому предпочитаю сам решать, как поступать. Если ошибусь, то это будет моя ошибка и никого не придется винить, — пытаюсь направить разговор в нужную сторону.
— Я знаю, ты сильный и умный. С тобой я чувствую себя порой девчонкой и как за стеной. Все девчонки о таком мечтают, — признается.
— И поставить в свое стойло, — продолжаю, с улыбкой.
— Неплохо бы, — соглашается и улыбается уже привычной лукавой улыбкой.
«Фу, кризис вроде миновал», — мысленно вытираю пот. Поворачиваюсь к Гульке и целую в опухшие глазки, щечки и губки. Она с готовностью отвечает, обнимая меня. Расцепляемся, заслышав шаги прохожих на дороге.
— Поклянись мне самым дорогим, что обязательно вернешься, — требовательно смотрит на меня.
— Клясться родными и близкими — никуда не годиться. Я тебе твердо обещаю, что сделаю все возможное. Только и ты должна мне помочь — сделать так, как прошу — уверенно заявляю и смотрю на нее.
— Да сделаю, как ты просишь. Это не трудно, — отмахивается. — Это за тебя переживать придется, — заявляет.
— С чего ты взяла, что мне чего-то угрожает? — возмущаюсь, стараясь быть искренним.
— Сердце не обманешь, — серьезно отвечает и прижимает руку к груди.
«А я Гулькину грудь еще не держал и не мял в руке», — мысленно замечаю.
— Запоминай номер в Ленинграде — 257-XX–XX, — диктую.
Гулька несколько раз повторила и кивнула головой. Запомнила.
— Не бери в голову. Просто я сам не уверен в успехе, вот и волнуюсь. А ты напридумывала что-то! — продолжаю отговариваться.
— Я все равно схожу в церковь и поставлю свечку, хоть и не верующая, — сообщает.
— Ты же сильная! Как ты можешь верить во всякую чепуху? — удивляюсь. — Хотя может тебе повезет услышать от церковного хора две мои песни, — сообщаю.
— Вот видишь! Меня упрекаешь, а сам для них песни пишешь, — с улыбкой обличает меня.
— Был порыв, написал, — признаюсь смущенно. — Ну, что! Пойдем на остановку? — предлагаю.
Пока ждали автобус моего маршрута, разговаривали о всяких пустяках. Гулька вела себя как обычно. Шутила и смеялась, только в глазах затаилась опаска и грусть. Призналась, что для Дильки я стал кумиром. Во время нашего разговора с мамой боялась за меня, больше Гульки. Вместе потом подслушивали за дверью, не выдержав ожидания. Посмеялись.
Уже перед самим автобусом Гулька опять кинулась на шею и стала покрывать мое лицо поцелуями, не обращая внимания на многочисленных свидетелей, и еле сдержала слезы. В автобусе так зыркнул на ухмыляющихся девчонок, что они подавились смешками.