Также ошибочным оказалось представление о совпадении в предударном слоге гласных на месте *е и *е̌ сначала в [е] (Сидоров, 1965), а потом о фонетическом переходе его в [ʼо] перед твердыми согласными, что, естественно, породило ошибочное представление о наличии ёканья во владимирско-поволжских говорах на месте не только *е, но и *е̌ (Скобликова, 1962) и послужило основой для теории В. Н. Сидорова (1966) об образовании умеренного яканья «как акающего слепка, отлитого по окающей модели». В этом в какой-то степени виноват П. С. Кузнецов — автор трактовки фонетического [о] на месте е и е̌ в предударном слоге владимирских говоров.[4]
Современные говоры центральной диалектной зоны показывают полное единство и единообразие гласных на месте старых, исконных *е̌ и *е, *ь без каких-либо рефлексов особого произношения гласного на месте ⟨е̌⟩: в московских и владимирских говорах перед твердыми согласными в соответствии с *е̌ и *е, *ь повсеместно произносятся [е] и [ʼо] в сильных слогах слова. Отступления от этого носят позднейшие однотипные, лексически ограниченные взаимозамещения фонем ⟨о⟩ и ⟨е⟩ в основах слов одного и того же парадигматического типа на месте исконных *е и *е̌ перед t, разные в акающих (Обнорский, 1947) и окающих (Скобликова, 1962; Образование…, 1970, с. 360—365) говорах. Они олицетворяют отношения двух самостоятельных фонем, имеющие не фонетический, а лексико-морфонологический характер, который обычно увеличивает число слов с фонемой ⟨о⟩ за счет фонемы ⟨е⟩ в однотипном по парадигме классе слов, для которых типичнее именно такое — с [ʼо] — произношение, напр.: [вʼо́д]ра, [вʼод]ра́ — как [сʼо́л]а, [сʼол]а́; ц[вʼо́л], ц[вʼот]у́т — как [нʼо́с], [нʼос]у́т и под. (Обнорский, 1947).
Частное различие между московскими и владимирскими говорами состоит в том, что в последних имеется больше условий для аналогических процессов при распространении [о] вместо [е] в 1‑м предударном слоге особенно для слов с постоянным ударением, типа двенадцать, и слов с постоянным ударением при словоизменении, имеющих в своем составе [ʼо] на месте *е. Например, по аналогии с бо[јов]о́й произносятся [сʼод]о́й, [нʼом]о́й, [слʼоп]о́й, [гнʼод]о́й; во[јов]а́ть → о[дʼов]а́ть, по[спʼов]а́ть и под. При этом в говоре всегда остаются слова с [е] в соответствии с *е̌, не имеющие образца с [о] в данном типе слов: [дʼел]а́, [мʼес]та́ и под. В отдельных владимирско-поволжских говорах подобная аналогия может охватывать значительное количество слов (Скобликова, 1962) (с чем и связана ошибка П. С. Кузнецова).