— Николай — не император и не будет им! — раздались возгласы.
Каховский бросился на Ростовцева с поднятым кинжалом. Коновницын схватил его за руку и, таким образом, предупредил убийство.
— Господа! Ростовцев у меня! — сказал он. — Под моим покровительством, и я надеюсь, что вы не заставите меня защищать его ценою жизни…
— Подумайте, господа, о совете, который я позволил себе дать вам, — с тем же не покидавшим его все время спокойствием сказал Ростовцев, пожимая руку своего друга Коновницына. — Ты найдешь в этом пакете мое и свое оправдание.
Он сунул в его руку пакет и, не торопясь, вышел из комнаты. Несколько заговорщиков хотели было броситься за ним, но Коновницын удержал их.
— Господа, он не уйдет от вас и не станет скрываться… Выслушаем лучше его письменное оправдание.
Он подал пакет Рылееву. Тот дрожащими от волнения руками взял его и сломал печать.
Неизвестно, с какими чувствами выслушали чтение этих документов заговорщики, но впоследствии эти бумаги найдены были в числе других, отобранных у них.
Первое впечатление у заговорщиков было, что все погибло, что готовое увенчаться здание рухнуло, рассыпалось до основания, но затем все понемногу успокоились, и так как в разговоре Ростовцева с Николаем Павловичем первый не упомянул ни одного имени, то решили, что опасность не так велика, как представлялась всем вначале.
— Не так страшен черт, как его малюют, — выразил почти общую мысль находившийся у Кононицына Хрущев.
— А может, он соврал, может, он там же, с глазу на глаз с великим князем, всех переименовал в точности.
Граф Коновницын горячо возразил:
— Нет, этого же быть не может… все, что здесь у него записано, правда, это чистосердечная и не прикрашенная исповедь — я знаю Ростовцева и повторяю вам — он человек безусловно честный.
— Давайте окончим прерванное чтение, — проговорил Рылеев. — Пора и по домам.
Был пятый час вечера.
— Читай, Рылеев, читай! — послышались голоса.
Кондратий Федорович вынул из кармана объемистую рукопись, спрятанную им при входе Ростовцева, откашлянулся и начал чтение. Рукопись эта была — кодекс будущих русских законов, составленных главою «Южного союза благоденствия» Пестелем и названная им «Русской Правдой». Чтение это не вызвало энтузиазма в слушателях, так как далеко не соответствовало их настроению. Один Василий Васильевич благоговейно не проронил ни одного слова.
«Сентименты!» — решили другие.