— Подожди, я принесу еще одно одеяло.
Встает и уходит к шкафу, пока я расстегиваю липучки форменной рубашки. Раздражение Наилия уже не отдает горечью цитруса, но его спокойствие слишком сильно напоминает усталость. Раздевается сам молча и быстро, вешая форменный комбинезон на спинку кресла. Упакован на учения сильнее меня. Полные карманы выглядят так, будто в них камней наложили. Как я не почувствовала, пока сидела на коленях генерала?
— Разбужу завтра рано, — предупреждает он, — мы далеко уехали, нужно успеть вернуться до начала учений. Я ведь не спросил как тебе в полевом госпитале с санитарами? Не обижали?
Санитары нет, но зеленая привязка сработала слишком уж неожиданно.
Не могу солгать вслух, что все хорошо, и рассказать не знаю как. Совесть мучает, но стоит вспомнить, каким бывает генерал в ярости, и тошнит от страха. Как переживет предательство любимой женщины и лучшего друга? Привязку я попробую убрать, а поцелуй уже никуда не денется. От ужаса не могу пошевелиться, молчу, глядя в пустоту перед собой, а за окном бушует ураган. Стучит хлипкой калиткой в ограде, завывает во всех щелях. Еще мгновение, и на маленький бревенчатый дом обрушится ливень, грохоча тяжелыми каплями по металлической крыше.
— Дэлия, — зовет генерал, и я с трудом поднимаю голову, — мне уйти спать наверх?
— Нет, не уходи.
Поспешно мотаю головой и зачем-то натягиваю плед до подбородка.
— Близости не будет, пока ты меня боишься, — тихо говорит Наилий и садится на расстеленные одеяла. — Я просто хочу быть рядом.
Молния вспышкой разрезает небо и на землю обрушивается дождь. Меня дергает от оглушительного раската грома, и силы оставляют окончательно. Один безумно длинный кошмар от саркофага с чужим телом до поцелуя другого мужчины. Словно я лежу в анабиозе и вижу сон, присланный из-за барьера злым на меня Сновидцем. Задыхаюсь от боли и давлюсь слезами. А генерал осторожно гладит по спине:
— Тише, родная, давай спать.
Едва понимаю, что укладывает и накрывает одеялом. В голове барабанной дробью звучит стук капель по крыше. Очень громко и зло. С упрямством кузнечного молота, долбящего по наковальне. Я никогда не пойму, чего от меня хочет Вселенная. Сломаюсь раньше.
Если бы Вселенная умела говорить. Если бы могла объяснить то важное, что нужно осознать без ударов и испытаний, ласково обняв за плечи и шепнув на ухо. Но мы глухи, когда счастливы, слепы от любви и ленивы от спокойствия и уюта. Создатель верит, что кризис делает нас сильнее. Чем дольше он длится, тем больше можно осознать. А мне кажется, что я просто глупа и не понимаю с первого раза, поэтому долбят снова и снова.