— Капитан Назо.
— Тиберий, — приветствует он и заносит в комнату медицинский кейс, — меня Наилий еще вчера просил перевязать тебя, но пришлось увезти Диану с церемонии.
Имя режет слух. Сама Поэтесса отвыкла от него. Говорила, что оно напоминает о прошлом, где осталась трагедия. Диана умерла вместе с именем так же, как я. И воскресла для одного Публия. Мудрецы попрежнему зовут Поэтессой.
— Как она?
— Уже нормально, — морщится капитан, — накачал успокоительным. Завтра важный день, срывы не нужны.
Держу вопросы при себе. Многое увижу сама по привязкам, а остальное меня не касается. Капитан ставит кейс на тумбу и первым делом достает блокиратор для замка. С виду он похож на скрепку для бумаги, только вешается на ручку и пришпиливает дверь к стене.
— Раздевайся, — ворчит Публий, — почему нужно каждый раз напоминать? Под рабочим комбинезоном белья на мне нет. Успеваю почувствовать жар на щеках от смущения, а потом соображаю, что можно снять одну верхнюю часть и завязать рукава на талии. Пока вожусь с одеждой, повернувшись к капитану спиной, не вижу, что делает. Кажется, будто стоит и смотрит на меня.
— Откуда у тебя синяки?
Озноб прокатывается сквозняком по голой спине. Только сейчас замечаю синие отметины на боках.
— Это от пальцев, — говорит Публий и подходит ближе, — вот так давил. Капитан держит меня, как вчера Наилий. В бездну летит отвлекающий маневр духов и моя выдержка. От воспоминаний спазмом сводит низ живота, а дышать я перестаю. Плевать, что врач, рассказывать и переживать насилие заново я не собираюсь!
— На шее тоже, — продолжает медик, — характерные такие…
— Я сама сделаю перевязку, — грубо обрываю его и тянусь к покрывалу, чтобы прикрыться, — оставьте повязки, пластырь и уходите!
Сдергиваю покрывало и прижимаю к груди. Я только что грубо нарушила субординацию — выставила старшего по званию за дверь. Если будет упрямиться, повторю еще раз! Озноб превращается в нервную дрожь, только бы не разрыдаться при капитане!
— Дэлия, — тихо зовет он, — необработанные трещины и разрывы чреваты…
— Я целая!
Не права, что срываюсь. Публий помочь хочет, его чувство долга гложет, а не желание покопаться в чужих тайнах. Но я не вынесу прикосновений даже от женщины-гинеколога.
— Хорошо, — вдруг сдается он, — закроем тему, а теперь позволь мне сделать то, ради чего я пришел. Дольше тянуть с перевязкой нельзя. С трудом успокаиваюсь, глотая воздух мелкими вдохами. Вместо раздражения приходит неловкость. Звезде простительны такие вспышки, но не мудрецу. Диана бы себе не позволила. Возвращаю покрывало на место и протягиваю медику заклеенные пластырем руки.