Джон по неким причинам проявляет к Генриху милосердие. От первых слов его молитвы эффект проявляется медленно. Сначала просто начинает шуметь в ушах, казалось, что мерный голос Миллера становится единственным звуком в мире. Затем по телу растекается слабость — мир просто пошатывается, и вот уже под коленями и ладонями твердый пол, а над головой звучат все те же спокойные «Ergo draco maledicte». После этих слов приходит боль. Мерная, тихая, она начинается с ломки мелких мышц, а после скручивает в судорогах уже все тело. Ногти бессильно впиваются в кожу ладоней. Руки трясутся — все тело демона хочет свалиться на пол безвольным кульком, но Генриху хочется оставить при себе хоть крупицу гордости. Он и так не удерживается, и из груди все-таки вырывается несколько криков: глухих, сдавленных, кратких — лишь в минуту особенно острых судорог, но они вырываются. Ему казалось до этого, что после Полей его болевой порог этим не потревожишь, но тело расслабилось практически мгновенно. Тело уже свыклось с мыслью, что боли не будет, и оказывается не готово к её возвращению.
Когда Миллер замолкает, теперь уже Генрих задыхается, заходится судорожным кашлем.
Джон приближается к нему, опускается на колени — Генрих даже проникается тем, какая высочайшая ему этим оказывается честь, — кладет руку на плечо демона.
— Ты молодец, правда, — негромко произносит серафим, а Генрих судорожно пытается дышать. Сам он себя молодцом не чувствует. Мозги уже расчленили его кровожадность на составляющие, критически оценивать количество объективности, удручающее, кстати количество. Очень удручающее. Ладно бы, объектом вымещения его гнева стал сам Винсент Коллинз. Нет. Его гнев ударил по Миллеру, по его личной слабости, не по слабости Агаты.
На ладони капает — мелкие красные капли. Генрих проходится по губам языком, во рту сразу становится солоно. Усмехнувшись идиотской иронии судьбы «Хотел крови — на получи», демон запрокидывает голову, уставляясь в потолок. Кажется, пытаясь встать на правильный путь, ему еще предстоит стать мазохистом.
Война с Миллером не окончена, но на краткое время нынешний момент можно принять за перемирие. Некоторые сражения оказываются важнее их личного соперничества.
После экзорцизма Миллера хочется только одного — немедленно удавиться. Отказывают все базовые демонические возможности, особенно пострадал нюх, и без него окружающая реальность кажется безвкусной и пресной. Даже плоской.
Генрих забивается в свою квартирку и долгое время сидит на полу у кровати, запрокинув на неё голову.