— Могу ли я тебя проводить? — мягко спрашивает Генри, и его голос ласкает её кожу как нежнейшая кисть для пудры. Сказать, что её волнует его голос — ровным счетом никак не описать весь спектр её эмоций.
— Я думаю, можешь, — Агата смущенно опускает глаза. Она по-прежнему не чувствует себя сейчас умудренной взрослой женщиной (хотя вот тут она совершенно точно осознает, что льстит себе, как в оценке возраста, так и в оценке умудренности), оставившей позади смерть, нет, скорее школьницей из выпускного класса, которая гуляет с мальчиком и стесняется даже от того, что он берет её за ручку, но было в этом ощущении нечто удивительно упоительное, и от того, что её пальцы тесно переплетаются с пальцами Генри, перед её глазами мир слегка приплясывает. Как давно, как давно она такого не чувствовала. И чувствовала ли вообще? Прижизненный опыт вспоминать по-прежнему не хочется.
«Провожать» предстоит совсем недолго. Чтобы спуститься на три слоя вниз, нужно всего-то сжать пальцами жетон и, закрыв глаза, отсчитать три мгновения.
В парковых аллеях на слое Лазарета существенно людней, поэтому толком постоять и посмотреть друг на дружку не получилось. А еще тут было темнее — солнце здесь вставало на три часа позже. Агата не стала высвобождать пальцев из руки Генри, потянула его к общежитию. Пусть проводит её хотя бы до здания, пройдется вместе с ней по парковой дорожке, может быть, там удастся выкроить мгновение, чтобы вновь приникнуть к его губам.
— Какой этаж? — спросил Генри, задирая голову кверху.
— Семнадцатый, но мне нужно зайти забрать у дежурного ключи, — извиняющимся тоном произнесла Агата, — и, кстати, моя квартира с другой стороны.
Обустройством жилья для грешников занимались эйды. Строительством таких похожих друг на дружку зданий из серого и белого кирпича — некогда сами грешники. Зданий было много, их почему-то никогда не было с избытком и всегда на всех хватало. Квартирки у ангелов были небольшие, пара комнат и прихожая, столько места, чтобы не чувствовать себя угнетенным, но и пущего простора грешникам не предоставлялось, будто для того, чтоб они не забывали — Чистилище — их перевальный пункт, впереди — новая жизнь.
Нет, именно в тот момент, когда они подходят — у общежития стоит горстка вернувшихся из лазарета «братьев милосердия», которые не занимаются посещением демонов, но очень много времени посвящают молитвам об исцелении душ, глубоко пораженных демоническим ядом. Таких душ было немного — относительно немного, если брать во внимание общее количество «пациентов» Лазарета. Большинство пострадавших удавалось вернуть в строй за краткий срок, редко кто держался в лазарете больше нескольких недель, но на верхних этажах в огромных хранилищах стояли сосуды с практически померкшими душами. И годы молитв уходят на то, чтобы хоть капельку усилить их сияние.