Тут Генри замолкает, вновь забивается в угол дивана, обхватывает плечи руками, будто уже жалеет о своих словах.
— Хартман, ты разошелся, — тихо произносит Артур, — я же сказал, твоя душа получила помилование.
— Ты же знаешь, Арчи, моя душа не стоит и полпенни, — глядя в одну точку, безжизненно отзывается Генри, — но другие здесь работают. Хотят исправиться. Мечтают о перерождении. Нельзя их ставить под удар, — он задевает взглядом Агату, и она внезапно ощущает приступ озноба.
— Девушка не имела дела с твоими подвигами, — голос Артура звучал даже не твердо — несокрушаемо, — я имел. Я семь лет охотился за тобой по всей Англии, три раза ты меня чуть не отправил в Лазарет, и после того как я проследил за твоим распятием — смог с чувством выполненного долга уйти из отдела ангелов-защитников. И если бы мне сказал кто-нибудь, что ты сойдешь с креста и после этого будешь беспокоиться о судьбе тех, кого раньше считал не более чем своей кормовой базой — я бы, пожалуй, отправил такого человека в отпуск, потому что счел бы, что он очень сильно переработал.
— Ты не можешь мне верить, — губы Генри еле шевелятся, — это может быть ложь, я могу пудрить тебе мозги.
— Ты не вернешься на крест, Генри, — мягко произносит Артур, — без вновь совершенных грехов — не вернешься.
— Если таков твой ответ — я же могу и помочь тебе в принятии верного решения, — Генри вздыхает, — все-таки, может, лучше обойдемся без пострадавших?
— Ты спятил, да? — резко спрашивает Агата, и Генри вздрагивает, на его лице проступает боль — концентрированная, сильная. Сложно представить, какая горечь сейчас выжигает его душу.
Он открывает было рот, но Агата вскакивает на ноги.
— Ты можешь быть идиотом, — она встряхивает ладонями и шагает к нему, — но какого черта ты вообще смеешь тут просить возвращения на крест? Мне каково, по-твоему, это слушать?
— Ты забудешь, — шепчет Генри, — ты меня забудешь.
Ладони очень чешутся хлестнуть его по лицу, привести в чувство от накатившего внезапно суицидального приступа самобичевания, на Агата выдерживает этот прилив. Она не хочет его унижать. Она не знает о том, какие грехи стоят за его спиной — и это сейчас не столь важно. Но его осанка, мимика, выражение лица — во всем ощущался его внутренний стержень. Такие мужчины вовсе не прощают нанесенных оскорблений, задень один раз — вычеркнут из жизни навсегда.
— Я не забуду, — кратко возражает она, — не дождешься. Никогда не забуду, вплоть до перерождения, буду всякий раз ненавидеть себя за то, что позволила тебе снова отдаться небесным карам, но я не приду к тебе, Генри, ни разу не приду.