О древнемъ обрядѣ (Автор) - страница 4

полякъ сице чрезъ два стиха о полякахъ написа: «Или народъ сей турковъ любитъ, понеже любить и ихъ одежды; или вещь сія имѣетъ злое предреченіе». И се исполнися творца онаго предреченіе, понеже поляцы въ нынѣшнихъ временехъ не токмо одежды своя, но и вооруженіе измѣниша. Хрисмологіонъ глава.

Тако-же и въ Священномъ Писаніи и святыхъ правилахъ и исторіяхъ многая обрѣтаемъ свидѣтельства и приклады, еже не носити иностранныхъ обычаевъ одеждъ и обущей и прочихъ не по христіански не имѣть украшеній, та-же, како и откуду вниде сей обычай[4]…

О галстукахъ, на шія нынѣ употребляемыхъ. Изъ кроника латинскаго. Въ лѣто 7083.

Бысть во Фряжской земли король, именемъ Евсписіанъ Нумеріановъ, зѣло славенъ во многихъ кралевствахъ западныхъ, вельми бысть гордъ и упойчивъ зѣло и немилосердъ ко всѣмъ подданымъ своимъ. И въ нѣкое время ближніи его сенатори, пришедше нощію въ ложницу его, вервьми спящаго его удавиша. Остася у него сынъ юнъ зѣло, именемъ Карлукъ, и егда возмужавъ и пріиде въ разумъ, и многими нѣмецкими королевствы одолѣ и во одержаніе взятъ; и воспомянувъ отца своего, яко нелѣпою смертію отъ сенаторовъ удавленъ бысть, и созва всю область свою и повелѣ всѣмъ, въ воспоминаніе смерти отца своего, на шіяхъ очевидно петли со удавкою носити, смертнѣ запретити (?). И того ради вси подданніи его носиша 12 лѣтъ. И по семъ собрашася вси вкупѣ сенатори и старѣйшины и биша челомъ о своемъ безчестіи, еже бы повелѣлъ сняти удавы и петли, яже отъ многихъ въ поносъ и уничиженіе быша. Король же едва умоленъ бысть, на милость преклонися и повелѣ, вмѣсто петлей, платы, — галстуки, — носити, дабы поминали смертоубійство отца его и впредь тако не чинили. И тако разыдеся и по инымъ ордамъ, еже бы шеи своя вязати удавою безчестною, яко красяся кровію королевою и превозносяся, яко честны быша(?), безуміемъ хваляся[5]:

О мушкахъ, женами на ланитахъ прилѣпляемыхъ. Изъ того же латинскаго кроника.

Жена нѣкая сенаторица бѣ, именемъ Карамша, имѣ мужа, аще и великославна, но, обаче, мягка нравомъ и не ухищрена. Оная же извыче быти въ воли своей и не творя правды мужеви своему, притяжа и прочихъ подруговъ себѣ, живый блудно. И по гнѣву отъ нѣкоего друга убіена бысть жестоцѣ, зане и на лицы ей знаки быша. Она же, зря себе въ срамотѣ лица, бысть въ бѣдности совѣсти своея (?), ухищряшеся, како бы утаенной быти случающейся вещи отъ своего господина, и отыде особь въ тайную ложницу свою и притвори на ся скорбь, повѣдая мужеви своему недугъ быти. Едина же отъ рабынь совѣта ея рече: «Вѣмъ, госпоже, нѣкую престарѣлую жену, та безбѣдну тя сотворитъ своимъ хитромысліемъ, да избавишися снѣдающія тя печали». Приведена же бысть злохитрая тая баба, умысли сотворити ей нѣкія червленныя лѣпки и веляше лице ей измыти, румянцы и вапы прилагая на лице, а на оныя знаки, — болячки, — червленицы прилѣпши. Она же, вземши зерцало, зря лица своего, дивляшеси, яко превзыде, рече, прирожденныя своея доброты. Что се бысть? Оная же потворница отвѣща: «Мушки явишася ти на лицы. Нынѣ да утолится лица твоего зазоръ. Дерзновенно взыди къ мужеви своему». И бысть тако. Мужъ же ея удивися, зане не бѣ, когда видѣ или гдѣ подъ таковою утварію лицемъ. Призва же оная подобныхъ себѣ отъ великогордыхъ женъ на увеселеніе. Оныя же, видѣвше се необычное, удивляхуся, поревновавше подъ таковою приправою быти лицъ своихъ. И сотворися тако всѣмъ оною женою Карамшею. И оттолѣ повсюду звашася: «Мушки се, мушки»