***
После смерти Пенни Монти впал в настоящую депрессию. Позже мы узнали, что нужно было показать ему тело Пенни, чтобы он свыкся с мыслью об ее смерти. Но было слишком поздно. Мы тоже очень страдали из-за этой потери, и он чувствовал нашу скорбь. Время его не лечило. С каждым днем пес страдал все сильнее.
Он не хотел есть, не хотел гулять. Он продолжал искать Пенни. На протяжении нескольких недель после возвращения домой с прогулки он продолжал обыскивать весь дом. Обычно Монти вел себя очень тихо, но теперь стал громко лаять в каждой комнате. Потом он подходил к нам, садился и смотрел прямо в глаза, отчаянно скуля. Если бы он был человеком, то просто плакал бы.
А потом он выходил в сад и садился возле могилы Пенни. Не знаю, о чем он думал – наверное, понимал, что она ушла, потому что знал, где она похоронена. Но каждый раз, когда мы возвращались с прогулки, он снова пытался найти ее в доме и каждый раз заново переживал ее смерть.
Монти так страдал, что мы перестали оставлять его в одиночестве. Мы пытались соблазнять его разными вкусностями, но это отвлекало его ненадолго. Ветеринар беспокоился за него – он считал, что Монти может умереть. Через какое-то время мы тоже встревожились. Я боялась, что после Пенни потеряю и своего драгоценного Монти.
***
В это время у меня сильно ухудшилось состояние горла. Проблема была связана с аллергией на рапс. Даже отдаленное соседство с рапсовыми полями вызывало страшные язвы в горле и новые шрамы. Мне стало трудно есть и говорить. Я задумалась над тем, чтобы изучить язык жестов, чтобы мы с Питером могли общаться в те дни, когда говорить я не могла. Но и руки у меня плохо двигались – на них было столько шрамов, что кожу стянуло, и пальцы не разгибались. Мне предложили сделать операцию, чтобы вернуть им подвижность, но это было слишком тяжело. Прошедший через это человек сказал, что смог пользоваться руками лишь через девять месяцев после операции.
Я попробовала носить специальные шины, чтобы выпрямить пальцы. Носить их нужно было по восемь часов в день – четыре часа утром на одной руке и четыре часа днем на другой. Я не могла носить их ночью, чтобы не поцарапать лицо. Мне очень не нравилось делать что-то одной рукой и не хотелось перекладывать на Питера те занятия, которые мне стали не по силам.
Как-то вечером мне нужно было снять шину, а Питер куда-то ушел. Я не могла снять шину сама и не могла открыть дверь, чтобы выйти и поискать его. Я всегда была очень независимой – для меня была мучительна мысль, что надо ждать чьей-то помощи. Если я что-то могла сделать сама, то всегда это делала. Я посмотрела на Монти, и мне в голову пришла идея.