Нет, что бы ни думали о царе, наивным он не был. Скорее, его можно было обвинить в ничем не оправданной мягкости, христианском милосердии и благородстве к собственным врагам. Но а родственники — за исключением матери, Марии Фёдоровны, и брата, Михаила Александровича, — и придворные считали и открыто называли его (за глаза, конечно!) дураком и простофилей.
Он знал и терпел. С того момента, когда Царствие Божие заявило о себе столь явно и недвусмысленно, царь более ничего земного не боялся. Или думал, что не боится, потому что заявление офирского императора захватило его врасплох и вновь обрушило на Николая всю бездну былых страхов. За свою семью, за доверенный ему Божьей Волей русский народ, за всю огромную Россию.
Нет, офирец совсем не шутил, хотя Николай многое отдал бы, чтобы эти слова оказались лишь неловкой шуткой.
Царь с трудом заставил себя сесть в предложенное кресло. Ноги одеревенели и плохо слушались.
— Что вы имеете в виду, Константин Александрович? — Николай давно уже называл своего визави на привычный манер, считая это уместным, раз беседы с ним проходили на русском языке. — Прошу вас объясниться.
Офирец жестом руки подвинул к креслу царя низенький журнальный столик, на котором лежала толстая папка с какими-то бумагами.
— Ознакомьтесь, Николай Александрович! Эти документы подготовлены специально для вас. Если они покажутся недостаточными, в моём распоряжении имеются и соответствующие звуковые записи, и значительный объём синематографических материалов. Всё это я готов передать вам — с одним единственным условием.
— Да? И что это за условие?
Николай смотрел на папку с откровенным страхом. Как на бомбу, способную взорвать весь привычный для него и такой уютный мир.
— Примите строжайшие меры. Невзирая на лица!
Царь кивнул и, стараясь изо всех сил унять дрожь в неловких руках, потянулся к папке. Деревенеющими пальцами развязал тесьму и открыл кожаный переплёт. Первым листом стояла опись предоставленных документов.
О-о! Вот даже как! Беседы великих князей в семейном кругу, с гвардейскими офицерами, с генералитетом, с флотскими чинами, переговоры с промышленниками (в том числе иностранными), с банкирами, с депутатами Думы… мило! Боже мой, тут и план переворота?! Кто там главный? Ах, конечно же, братец Кирилл[13]! Точнее, тётушка Михень[14]. Всё-то ей неймётся! Честолюбивая немка изо всех сил пытается посадить любимого сыночка на российский престол? Ну-ну…
И как они собираются осуществить… что?!! Мятеж гвардейского экипажа, поддержка большинства депутатов IV-ой Государственной Думы. Её вторая сессия должна открыться через две недели, а это значит… о, Боже! Пока он здесь, в Петербурге вовсю развёрнута подготовка к перевороту! Так-так, проект Манифеста об отречении… за себя, сына Алексея и брата Михаила? Вследствие ужасной катастрофы… а, это заявление будущего главы Дома Романовых Кирилла Владимировича. Оно подготовлено на тот случай, если Ники начнёт упираться.