Не сосчитаешь, сколько их прошло через его руки — шерстяных текинских, шелковых османских, кашемирових, верблюжьх, войлочных, с кожаными вставками, с аппликациями из пластинок слюдыи маленьких зеркал. Попадая в его волшебные руки, старые рваные тряпки возрождались из хлопьев мыльной пены, расставались с бахромой из оборванных нитей и обретали прежний блеск и лоск.
— Не огорчайся. И на всякий случай загляни-ка на второй этаж. Говорят, там появился интересный тип… из ваших.
Я насторожила уши. Койотов в Нью Амстердаме было мало, и торговцев антиквариатом среди них я вообще не встречала.
— Как его зовут?
— А я знаю? — Бенито не отрывал глаз от деревянного гобана[28], пестревшего черно-белыми, похожими на конфетки камешками. — Спроси Синтию, она его видела. Говорит, смешной такой, в вязаной шапочке с ушками.
Я непроизвольно закинула на плечо длинный ремень сумки. День клонился к вечеру, последние посетители блошиного рынка Гараж Маркет тянулись к выходу. А вдруг торговец меня не дождется?
— Никуда он не денется, — сварливо одернул меня Бенито. — Тот краснокожий сидит тут почти до ночи, словно ждет кого-то. Может, и ночует тут, кто его знает. Вот сейчас «сделаю» тебя, и пойдешь.
«Сделать» меня для Бенито было все равно, что конфету у ребенка отобрать. Мне даже не нужно было поддаваться, чтобы закончить партию через десять минут. Облавные шашки были для Бенито второй великой страстью после ковров, и «разговор рук»[29] он всегда предпочитал любому другому. Я подозревала, что игрой в шашки на деньги он зарабатывал больше, чем легальной торговлей. И гордилась, что была единственным человеком, с кого он отказывался взять выигрыш. Бенито говорил, что я рассчиталась с ним еще семь лет назад, когда избавила от застарелого ревматизма. Он лечил его лет двадцать, а нужно-то было всего лишь наколоть на пояснице пять правильных знаков: солнце, гору, воду, ветер и камень. Ну, и спеть кое-что.
— И загляни к Селии, — напутствовал меня на прощание старый торговец. — У нее появилась роскошная фарфоровая супница в виде свиньи. Старуха носится с этой свиньей, как с родным ребенком.
Я понимающе хмыкнула: те, кто меня знал, обязательно старались сунуть под нос свой самый дорогой товар. Утверждали, что мое слово неизменно привлекало клиентов. На самом деле, это было не слово, а солнечный знак, который я незаметно рисовала пальцем на задней поверхности масок, стенках расписных сосудов, крышках шкатулок и множества прочей дребедени, которой были завалены два этажа Гараж Маркет.
Кстати, супница-свинья оказалась действительно роскошной. Моих познаний в антиквариате было достаточно, чтобы безошибочно определить место ее изготовления — Старый свет, Мейсенская мануфактура. Перевернув объемистый сосуд донышком вверх, я удовлетворенно кивнула головой при виде синего клейма в виде двух перекрещенных шпаг и полустертой цифры «1745».