Все долги были выплачены, по крайней мере здесь, и я торопился вернуться к жизни. Глядя на стоящую рядом со мной девушку, я мог думать только о том, что и так упустил слишком большой кусок этой самой жизни.
— К черту!
Я нажал кнопку «стоп» и толкнул Лину к стене. От нее все еще пахло нашей первой ночью. Запахи наших с ней соков, смешавшиеся на ее золотистой коже, действовали на меня, как кровь на акулу.
Когда мои ладони наполнились чем-то тяжелым и горячим, она забилась в моих руках, как рыбка:
— Джокер, не смей. Только не здесь.
Ну, хорошо хоть, что мне не отказывали в продолжении вообще.
— Почему? — Оторваться от нее было невозможно.
— Потому что так нельзя. Это неправильно.
Я с трудом переставил сначала одну руку, затем другую на стенку лифта. Такова уж была Лина. Можно забрать девушку из церкви, но не церковь из девушки. Мне достался единственный экземпляр человеческого существа, меряющего свои поступки по шкале от «неправильно» до «хорошо». А еще она знала слова «честность», «порядочность», «справедливость», что было чертовский неудобно для меня, но придется как-то с этим жить.
В качестве вознаграждения за послушание я позволил себе поцеловать ее — долго, мучительно медленно, изнывая от предвкушения того, что скоро обязательно случится между нами.
В конце концов, хороший длинный поцелуй может оказаться лучше быстрого секса. Я обеими руками оттолкнулся от стены и сделал шаг назад. Лифт снова поехал вниз.
Прежде чем сесть в машину, Лина строго предупредила меня:
— И не здесь. Джокер, мы едем домой.
Точно. Мы едем домой, и как можно скорее.
Хорошо, что она заговорила и отвлекла меня от грешных мыслей, иначе в Логово я вошел бы уже с разорванной молнией на штанах.
— Это был хороший поцелуй.
— Рад, что тебе понравилось, милая. У меня еще много таких в запасе.
Она немного поерзала на сиденье и спросила:
— А раньше ты мысленно целовал меня так?
— И так и множеством других способов. Но вместо меня ты целовалась с ним.
Лина снова замолчала, и теперь я точно знал, о ком она думает. О Робе. Конечно, он обязательно явится на похороны моей матери. И увидит ее.
Я знал, что Роб все еще считает ее сукой за тот побег. А заодно и всех остальных женщин. Может быть, в своей до сих пор не прошедшей злости он находит оправдание тому, что не упускает случая сунуть свою сосиску в первый же свободный горшочек. А может быть, нанесенная Линой рана, действительно не зажила до сих пор.
Вернее, рана, нанесенная моей рукой.
Я смотрел, как Лина раздевается в полумраке моей спальни, и уже не торопился схватить и пометить ее тело. Внезапно я осознал странную вещь. Впервые в жизни я хотел что-то, не связанное с деньгами, карьерой и местью отчиму. Вернее, кого-то. Я хотел Лину. Я не хотел разговаривать с ней о жизни. Я не хотел узнавать ее лучше. Я просто хотел забрать ее себе всю. Любую. Со всем, что она в себе несла.