Я понизила голос и подключила нотки, с которыми пела молитву Авенхаи:
Все прошло, чем ты пылало,
Что любило и желало,
Весь покой, любовь к труду, —
Как попало ты в беду?
Парни на задних рядах замолчали, а Джокер скрестил руки на груди и еще мрачнее уставился на меня.
Ах, смотрите, ах, спасите, —
Вкруг плутовки, сам не свой,
На чудесной тонкой нити
Я пляшу едва живой.
Кто-то шикнул на Хили с ее подружками. Они надулись, но замолчали.
Жить в плену, в волшебной клетке,
Быть под башмаком кокетки, —
Как позор такой снести?
Ах, пусти, любовь, пусти!
Фух, все. Я посмотрела на учительницу. Она ободряюще улыбалась.
— По-моему, замечательно. Кто-нибудь хочет высказаться?
Руку подняла Хили:
— Неплохо. — И ехидно добавила: — Для прислуги.
Я и бровью не повела. Просто надо помнить, что некоторые люди — дуры.
За два месяца учебы в школе ко мне привыкли и уже не удивлялись ни костяным амулетам в косах, ни бахроме на сумке, ни расшитой радужными узорами джинсовке. Те, кто раньше пытался меня унизить, теперь делали вид, что не замечают. Те, кто считал прибабахнутой, теперь пытались копировать мой стиль, здоровались в коридорах школы и присаживались за мой стол за обедом, чтобы поболтать.
Одна Хили Холбрук никак не могла отказаться от первоначальной тактики. Возможно, она считала своей миссией изгнание нечистых из рая, к которому можно было причаститься лишь через обладание дизайнерским платьем, многочасовым умерщвлением плоти в кресле салона красоты и ежедневными медитациями на новые сумочки в витринах на Родео-драйв.
Осторожнее выбирайте свои маски, говорил мой дед, потому что в конечном счете мы становимся теми, кем притворялись. У Хили Холбрук по меркам Добо-дель-Валле было все. Не хватало одного, самого главного — Вилда ван Хорна, и это отравляло ее жизнь денно и нощно.
Зато на периферии моего зрения Джокер маячил постоянно. Однажды я заметила его даже на Бьютик-стрит, хотя, что он мог там делать, непонятно. Я твердо держала свое обещание: не разговаривать, не видеть, не слышать.
Сегодня он сам решил нарушить молчание. Джокер небрежно поднял указательный палец — он даже с учителями разговаривал, как с официантами.
— Мы слушаем тебя, ван Хорн.
— Здесь не передана основная идея стихотворения, а значит, задача не выполнена.
— И в чем же эта идея?
— В том, что поэт на самом деле не хочет расстаться со своим пленом.
Кажется, учительница обиделась за меня:
— Возможно, у тебя получилось лучше. Прочитай нам свой вариант.
Если кто-то надеялся, что Джокер может отступить, то напрасно. Вставать он не стал. Просто откинулся на спинку стула, вытянул свои длинные ноги так, что они скрылись под впереди стоящим стулом и завел руки за голову.