Когда он полз по направлению к входу в кошкину дырку, чтобы спеть маленькую песенку о любви к крышам и камням для не менее маленькой серой кошки, в чьем благодарном внимании он был просто убежден, что-то привлекло его взгляд.
Он подполз к самому краю крыши и вытянул шею. Легкий ветерок ласково взъерошил ему волосы.
На юго-востоке, далеко за границами Эрчестера и перепаханными землями за Кинслагом, по чистому маррисовскому небу было размазано темно-серое пятно, как будто кто-то провел грязным пальцем по свежевыкрашенной стене. Пока он смотрел, ветер кое-как отмыл грязное пятно, но снизу поднимались новые черные клубы, неподвластные никакому ветру. Мрачное черное облако заволакивало восточный горизонт.
Прошло довольно много времени, прежде чем Саймон понял, что это за облако.
Бледное чистое небо пачкал густой султан дыма.
Фальшир горел.
Двумя днями позже, утром последнего дня марриса, Саймон спускался к завтраку вместе с другой прислугой, как вдруг тяжелая черная рука опустилась ему на плечо. На какой-то миг он задохнулся, вспомнив свой сон о тронном зале и тяжеловесном танце малахитовых королей.
Однако эта рука оказалась самой обычной человеческой конечностью в драной черной перчатке, а владелец ее вовсе не был сделан из темного камня, хотя удивленный Саймон, посмотрев в лицо Инча, готов был признать, что Господу здесь явно в последний момент не хватило человеческого материала и пришлось воспользоваться куском известняка.
Инч наклонился к Саймону, приблизив к нему свое лицо. Казалось, что и дыхание его пахнет камнем, а не чем-нибудь обыкновенным, вроде лука.
— Доктор хочет видеть тебя, — сказал он, вращая глазами. — Вот прямо сразу.
Проходя мимо, прочие слуги, не прерывая движения, бросали на Саймона и стоящего рядом с ним огромного неуклюжего Инча любопытные взгляды. Саймон, пытаясь вывернуться из-под тяжелой руки, провожал их с бесконечной тоской.
— Хорошо, я сейчас буду, — сказал он и, изогнувшись, освободился. — Только дайте мне время, чтобы взять горбушку хлеба. Я съем ее по дороге.
Он побежал по коридору к столовой. Украдкой посмотрев назад, Саймон обнаружил, что Инч стоит на том же самом месте и в глазах у него спокойствие быка, жующего свою жвачку.
Вернувшись назад с краюхой хлеба и куском мягкого белого сыра, он с ужасом понял, что Инч все еще ждет его. Огромный человек пошел рядом с ним по направлению к жилищу доктора. Саймон предложил ему хлеба и сыра, выдавив из себя приветливую улыбку, но Инч только взглянул на него безо всякого интереса и ничего не сказал.