Когда же она дала Ему воды, то зарыдала, не в силах вынести лицезрения страданий Его. И сказала она: «Бедный человек, что они сделали тебе?» И ответил Искупитель: «Ничего, что не было бы предначертано бедному человеку».
И вновь зарыдала она, говоря: «Мало им убить тебя, они повесили тебя вверх ногами и тем позорят тебя!» И сказал Узирис: «Дщерь, как бы они ни повесили меня, все равно я открыто смотрю в лицо Бога, моего Отца.»
— Итак… — Ликтор опустил глаза к собравшимся, — как было сказано Господом нашим Узирисом, так и мы можем сказать о возлюбленном нами Джоне. Простые люди говорят, что Джон не ушел, но остается в тревоге за свой народ и свой Светлый Ард. Книга Эйдона обещает, что сейчас он восходит к свету, музыке и голубым горам рая. Наши братья, подданные Джона в Эрнистире, скажут, что он ушел, чтобы присоединиться к другим героям на звездах, — это не имеет значения.
Где бы ни был он, бывший некогда нам королем, восседает ли он на троне в голубых горах или в звездных полях, мы знаем твердо — он счастлив, он смотрит открыто в лицо Господу.
Когда Ликтор закончил, в глазах его стояли слезы. После прочтения завершающих молитв избранное общество покинуло церковь.
В благоговейном молчании Саймон наблюдал, как одетые в черное личные слуги короля Джона приступили к своим последним обязанностям. Они суетились как жуки вокруг мертвой стрекозы, облачая Джона в королевское одеяние и боевые доспехи.
Он знал, что давно должен был уйти, ибо его присутствие в церкви уже граничило со святотатством, но мальчик не мог заставить себя пошевелиться. Страх и горе сменились странным чувством. Все происходящее казалось инсценировкой, представлением пантомимы, в которой персонажи так скованно исполняли свои роли, что можно было подумать, что их суставы замерзают, оттаивают и снова замерзают.
Слуги умершего короля одели его в белоснежные доспехи, засунув перчатки в перевязь, но оставив ноги обнаженными. Они натянули небесно-голубой камзол поверх лат Джона и накинули ему на плечи сверкающий малиновый плащ, двигаясь медленно, как жертвы осенней лихорадки. На лбу его сиял железный обруч, обозначающий господство над Хейхолтом. Наконец Ноа, старый оруженосец короля, вынес железное кольцо Фингила, хранимое им. Внезапный стон, исторгнутый горем из его груди, потряс окружающую тишину. Он рыдал так горько, что Саймон удивился тому, что несмотря на застилающие глаза слезы, он все-таки сумел надеть кольцо на белый палец короля.
Наконец черные жуки подняли короля Джона на носилки. Шесть человек — по три с каждой стороны — в последний раз вынесли завернутого в золотую мантию короля из его замка. Ноа шел следом, держа украшенный гребнем дракона боевой шлем.