Шагнув в сторону, я с недоумением посмотрела под ноги. Мой левый ботинок стоял на твердом, а правый с чавканьем погружался в грязь. Похоже, тут еще одно волшебство: землю вокруг обоза покрывала сухая корка, а остальное пространство до кромки леса было темным и размокшим после дождя. Меня окликнула давешняя беременная женщина, продавшая мне телегу. Она стояла у своей платформы, держась за поясницу:
— Эй, вы пойдете в город?
— А можно? — спросила я.
— Почему нет? Обоз раньше полудня не двинется.
— Не отстать бы, — засомневалась я.
— Возьми у мага Нить на запястье, — женщина недоуменно дернула плечами и махнула рукой в сторону головы обоза. — Все так делают.
— Да, точно. Не подумала как-то, спасибо, — сказала я.
Вдоль повозок по сухим тропкам, аккуратно соблюдая принцип правостороннего движения, сновали люди. Я тоже прошла к головной телеге и получила от мага веревочный ремешок на руку. Мне стыдно было спрашивать, каким образом я узнаю, когда нужно будет возвращаться к обозу.
Сонтэн опять заснул, бедняга. Лим не захотела идти со мной, зато объяснила, что Нить на руке вытянута из веревок с наших телег. Когда искры пойдут по тележным плетениям, мой сдавит мне запястье, не сильно, но ощутимо. Я обещала, что не уйду далеко, а Лим дала мне немного серебра в долг. Чувствовала я себя ребенком, первый раз отпущенным на городской праздник. Услышав, как наверху завозились эльфы и файнодэр, выскользнула из обоза. Мне всего-то хотелось пройти немного вперед и посмотреть, куда направляется толпа. Позади нашего обоза остановился еще один, и люди шли оттуда, уже не обращая внимания на мокрую землю под ногами, которая постепенно превращалась в месиво.
Туман рассеивался. Отойдя от нашей повозки, я подняла голову, ахнула и, хлюпая сапогами по влажной грязи, сделала несколько шагов в сторону невероятной красоты видения. Вся городская стена была выложена из кирпичей разного цвета. Оттенки были искусно подобраны так, чтобы создавать впечатление яркой палитры. Желтый перетекал в оранжевый, а потом в красный, синий темнел и становился фиолетовым, или наоборот, это фиолетовый светлел и становился нежно-голубым? Стена поднималась высоко, блистая на солнце разноцветными выступами. Над головами собравшихся у городских ворот путников разгуливали стражники, дюжие парни в кожаных доспехах.
— Красота, — протянула я и засмеялась, заметив, что сказала это на атче, и почти забыв, ради чего сюда пришла.
— Город людей, — сказал кто-то за моим плечом.
Я посмотрела назад и вниз. Рядом со мной стоял мальчик лет восьми, худенький, светленький, одетый по местной сельской моде: в шерстяную рубаху с яркой шнуровкой у горла, жилет и просторные штаны, прихваченные над коленями вязаными манжетами. Мой взгляд успел ухватить, что рубашка была ребенку велика, а в штаны можно было запихнуть еще одного такого недокормыша. Когда я обернулась, мне на миг показалось, что это девочка — уж очень красиво были сплетены в сложную косу длинные льняные волосы над острыми ушками. Но черты лица были скорее мальчишечьими, чем девичьими. Мальчик напомнил мне какого-то зверька. Точно, лисенка! Острый носик, темные глаза, словно тщательно вычерченные на лице угольком, окаймленные полуопущенными ресницами. Симпатяга.