— А иначе что?
— А иначе вот что!
Я не вижу происходящее позади, но лицо Бурундука вытягивается. Он поднимает руки вверх, будто сдаётся, и орёт в ответ:
— Угомонись, малышка! Твоя взяла.
И, обращаясь к подручным, бурчит:
— Отпустите!
А сам хватает меня за грудки.
Запястья отпускают. Я еле стою на ногах. Не поддержи он меня — свалился бы на бетон.
Вдруг моё тело теряет вес, как после попадания из воздушной пушки — Бурундук, прикрываясь мной как щитом, бежит на Облако.
— С-сучка!
Сзади хлопает.
Я чувствую, как врезаюсь спиной в девчонку. Мы падаем... Я рефлекторно, чтобы смягчить падение, выставляю левую руку назад. Сверху, всей своей немаленькой массой наваливается Бурундук. Хрустит кость, руку пронзает боль. Затылок ударяется о бетон, и, второй раз за сегодняшний день, я проваливаюсь во тьму...
Не вздохнуть. Я зажат между тушей врага и худеньким тельцем лучшего друга. Косточки впиваются в спину.
Если Добро будет и дальше вербовать подобных бойцов — никогда ему не победить. Ни за что.
Пытаюсь пошевелится, и руку пронзает нестерпимая боль. Кое-как уперевшись ладонью другой в грудь Бурундука, выбираюсь на свободу.
Левая рука, согнутая под странным углом, безвольно свисает.
Бурундук лежит без движения. Во лбу торчат электроды.
Облако смотрит распахнутыми фиолетовыми глазами в весенние небеса. Только зрачки неподвижны. Под головой — багряная лужа, белые волосы намокли и спутались. Тонкие пальцы сжимают тазер. В паре метров валяется серебристый девчоночий велик.
Почему она приехала одна? Где Камень и Стебелёк, где эти трусы?!
Полёт сидит на бетоне, тупо глядя в пространство. Четвёрка других стоит рядом.
Видно, я был без сознания всего пару секунд.
— Кис-кис-кис! — ласково подзывает меня Кисуня.
По раскалённому бетону, усыпанному свернувшимися от жары листьями тополей, как хромая собака, ползу в противоположную сторону. Мир вращается, и я постоянно падаю. Секунды тянуться будто часы. Наконец, получается встать. Бегу, подволакивая ноги. Одна нога цепляется за другую, и я падаю на бетон. Оборачиваюсь.
Расстояние уже приличное, но они и не думают догонять — знают, что мне не уйти. Кисуня складывает руки рупором:
— Кис-кис-кис! Тебе уже не надо домой! Теперь выйдет всё по-другому!
И в этот момент, заупокойной песней по уходящему детству, над степью разносится тоскливое завывание сирен.
Если бы не эти заунывные звуки, мы бы не посмотрели в небо и не заметили звездолёт. Ведь это так и бывает: корабль просто появляется. Ни вспышек, ни грохота. Только что его не было, и вот он уже висит в воздухе на высоте тридцати километров.