— Я знаю, как сменить подгузник на другой, и я обеспечил своих братьев защитой, когда они в ней нуждались. Это больше, чем ты можешь сказать о себе.
Она нахмурилась.
— Когда ты менял подгузники?
— Когда Адамо был младенцем, мне было уже десять, — сказал я. Это было больше, чем я хотел показать в первую очередь. Мое прошлое не касалось Серафины. — Теперь иди. Я сомневаюсь, что ты можете сделать лучше, чем это. Уборщики придут утром в любом случае.
— Ты позволяешь мне убирать, хотя у тебя есть люди?
— Твоя гордость погубит тебя, — сказал я.
— И твоя ярость будет твоей.
— Тогда мы упадем вместе. Разве это не начало каждой трагической истории любви?
Мой рот скривился при этом слове. Какая трата энергии. Наша мать любила нашего отца. Она тоже ненавидела его, но любовь помешала ей сделать то, что было необходимо. Она позволила отцу избивать и насиловать себя, позволила ему избивать нас, потому что это означало, что он и пальцем ее не тронет. Она никогда не противостояла ему. И еще хуже ... обратила свой гнев на нас, чтобы защитить себя. Ее единственным актом дерзкого неповиновения было наказать нашего отца, убив его сыновей. Она пыталась отплатить ему, убивая собственную плоть и кровь, потому что была слишком слаба, чтобы отомстить другим способом. В доме, полном оружия, она не могла найти в себе мужества вонзить нож в спину отца, как следовало сделать в первый раз, когда он поднял на нее руку. Она выбрала легкий путь.
— У нас не будет любовной истории. Не трагическая, не печальная и уж точно не счастливая. Можешь забрать мою ненависть, — яростно сказала Серафина.
— Я возьму, — пробормотал я. — Ненависть намного сильнее любви.
• ── ✾ ── •
Вечером Нино присоединился ко мне на террасе.
— Савио рассказал мне, что случилось.
— Она очень решительная.
— От нее одни неприятности, — поправил он. — Держать ее под этой крышей большой риск.
Я криво улыбнулся ему.
— Только не говори мне, что ты боишься девушки.
Выражение лица Нино не изменилось.
— К счастью, страх не входит в число эмоций, которые я открыл.
— Тогда продолжай в том же духе, — сказал я.
Страх был так же бесполезен, как и любовь— и еще более разрушителен.
— Меня беспокоит Адамо. Его посвящение через два дня. Держать Серафину пленницей в особняке могло усилить его нежелание давать клятву.
Я повернулся к нему.
— Думаешь, он откажется от татуировки?
Нино вздохнул.
— Понятия не имею. Он ускользает. Я не могу заставить его поговорить со мной больше. Киара единственная, с кем он проводит время.