— Что в тебе изменилось? Причесалась как-то по-другому?
Я усмехнулась, она продолжала с интересом меня разглядывать:
— Вроде ничего, но ты стала… красивой.
— Симпатичные у тебя заколочки! — улыбнувшись, ответила я.
— Давай тебе примерим! — она тут же подхватила их и аж с придыханием протянула.
Я взяла с улыбкой, прицепила на волосы, посмотрела на себя в стеклянную дверь.
— Тебе идет! — Катя ловила каждое мое движение, не только ловила, но и запоминала. Я хотела уже снять и вернуть ей заколки, но она остановила:
— Иди так! — продолжала рассматривать меня с восторгом. — Я тебе дарю!
Так странно, чтобы кто-то из девчонок мне что-то дарил? И почему? За то, что красива???
Ощущая себя еще более уверенной и неотразимой, я вошла в холл, где должна быть планерка, и увидела реакцию Никиты. Сначала взглянул машинально, машинально же отвернулся, а затем снова уставился на меня. Никита — мальчик симпатичный и избалованный, поэтому давно выработал методу смотреть не переставая, наблюдая, как другой проходит все этапы от игнорирования его взгляда до смущения. Девчонки краснели, отворачивались, а он наблюдал. То же самое он попытался сделать и со мной, не тут-то было, я тоже уставилась на него и тоже не отводила взгляда.
Зашел Гера, заметил, проследовал в конец холла и лег там на пол, закинув руки за голову. Я, не глядя, чувствовала, как он злится. Весь сделался гордым, неприступным, пренебрежительным и изо всех сил старался сделать вид, что ничего не случилось.
Ничего не случилось? Яусмехнулась, встала и подошла.
Гера не реагировал, лежал и смотрел в потолок, будто меня нет.
Легонько пнула его, не подаст ли признаков жизни.
Не подал.
Тогда занесла ногу над его грудью в знак своей полной победы, а он резко схватил меня за другую лодыжку:
«Если поставишь, я дерну, и ты упадешь,» — смотрел он на меня.
«Не дернешь!» — смотрела на него и медленно опускала ногу.
Он дернул. Я испугалась, что упаду и будет больно, но приземлилась на пятую точку и почти ничего не почувствовала. Только очень удивилась.
Кто-то обернулся. Я ощутила, что сижу на полу и мое лицо выражает не злость, не испуг, а странный восторг! Гера же тут же вскочил на ноги и быстро вышел из холла.
Наверное, блондинки или другие девчонки на моем месте, стали бы возмущаться: «Как! Он причинил мне боль!» Заплакали бы, позвали бы кого-то в свидетели, а я улыбалась: его сущность вырисовывалась четче. Пока в лагере — твори, что хочешь, но потом никогда к тебе не вернусь!
На пляже снова слегка провоцировала его, и то жестокость, то желание одержать надо мной вверх во что бы то ни стало почти захлестывали Геру, он еле сдерживался, чтобы не сжать мою руку, не толкнуть посильнее или каким-то другом образом не причинить мне боль. С каждой секундой я находила всё больше доказательств, чтобы никогда в жизни не быть с ним.