Один день на сессии выдался солнечным, с Костиком мы вышли на набережную, находящуюся прямо за зданием ШОДа, и там стояли под лучами солнца, обнимаясь и слушая крики рабочих на кораблях, по-весеннему было тепло и приятно. Но вдруг я ощутила себя не там, не на этой набережной, а в лагере. Тень Костика напомнила тень Геры, солнце над рекой — солнце над южным морем, шум, запах воды… Снова напало наваждение, я считала, что оно властвует надо мной лишь в одиночестве, а тут и присутствие Костика ему не помешало. Костик ещё запел:
— В солнечный день я на прогулку выхожу… — это была песня Геры, которой в лагере он доставал всех. — Не испытывая жажды, я за имиджем слежу.
— И подруга моя, — продолжила я речетатив Костика. — Фору даст любой красотке. Ее чувства крепки, как настоящие колготки.[35]
* * *
Это произошло за три дня до конца смены, Наташка где-то в обед подошла ко мне и спросила:
— Что у вас с Жорой?
Меня удивил ее вопрос, обычно она мало мной интересовалась.
— Не знаю, — честно ей ответила. Он не разговаривал со мной и на пляже избегал, а на закате вдруг подошел как ни в чем не бывало и попросил:
— Давай тебя сфотографирую.
Я обрадовалась и тут же захотела найти Наташку, как бы между прочим дать понять, что с Герой у нас все хорошо, он фотографировал меня на память. Но на дискотеке мы не танцевали, впервые за всю смену он не пригласил меня на «Титаник», я развернулась и ушла. Ночью девчонки гуляли, из балконной двери Никита вытащил гвозди, поэтому они пробрались к заливу от воспитателей тайком, но Гера меня не звал.
С утра мы уже готовились к отъезду, собирали вещи, что-то стирали с Галей в прачечной. Я не знала, что делать дальше, было очень грустно. Какая-то уборщица начала к нам приставать, давая советы по стирке, а мне же очень хотелось вспомнить Ахматову.
За приоткрытой дверью прачечной виднелись желто-зеленые, яркие, освещенные теплым солнцем листья.
— А что порошка у вас нет? — интересовалась уборщица.
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.
— Нет, — ответила Галя.
Круг от лампы желтый…
Шорохам внимаю.
— Ой, туалетным мылом-то плохо стирать. Чего мама-то не побеспокоилась?
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…
— Не знаю, забыла, наверно, — Галя отвечала вежливо, это еще сильнее заставляло уборщицу находить странные темы для соболезнования.
Радостно и ясно
Завтра будет утро.
— Плохо без порошка-то.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
— Да ничего, мы так постираем.
Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
— Может, я вам дам? Порошок— то?