Двинули по затылку, я уткнулся носом в землю.
— Нишкни! — зашипел боец с ручным пулеметом.—^ Замри, обормот.
Ракета догорела и упала в реку.
— Не сердись, Альберт Терентьевич,— сказал боец.— Дурак же ты! Выдал бы... Чего под носом у фрицев гуляешь, как в школу идешь? Извини, что ненароком пришиб, рука у меня тяжелая.
— Говори, а рукам волю не давай,— сказал я с обидой.— Думаешь, сильный, так... Обрадовался. Нашелся силач.
— Нечаянно... Сгоряча.
— Ну, как, как? — послышалось сбоку. Подполз старшой группы,— Нашел? Даю сигнал.
Старшой обернулся, распустил маскхалат, как летучая мышь крылья, замигал фонариком. С немецкой стороны не видно было сигналов.
Пока он сигналил, меня опять начали одолевать сомнения — правильно ли я сориентировался, не ошибся ли. Когда горела немецкая ракета, я отлично видел приметы, навалилась темнота и дождик — и я не верил себе.
Где-то стреляли. У Чернавского моста ударили минометы, залились пулеметы... Может, нас обнаружили? Почему тогда стреляют у Чернавского?
Оказалось, что в районе улицы Степана Разина немцы не могли хорошо контролировать окраину города, они нервничали и стреляли всю ночь «наобум Лазаря».
С тыла подползли люди.
— Трогай! Пора! Иди, иди, не отстанут!
Пригнувшись я вошел в воду. Обожгло. Вода холоднющая... Это не на Первое мая открывать купальный сезон. Светит солнышко, ребята подзадоривают друг друга. Разденешься, прыгнешь в воду — и сразу к берегу, выскочишь как ошпаренный, довольный, что показал смелость. Потом хвастаешься в школе, во дворе, что купался. Во какой герой!
Может, зря вызвался переводить людей через реку?
Сейчас повернусь, упаду на берег и скажу, что вода слишком холодная и страшная. А как же тетя Клара? Ей тоже идти почти по пояс в осенней воде. Я обязан пересилить себя, раз она идет за мной.
Я шел в ледяной воде через реку и не думал, боюсь я или нет.
Я не оборачивался: знал, что за мной идут. Вода Поднялась до колен. Дух захватывало. Лишь бы не сбиться с брода! Тетя Клара ухватила меня за плечо, дышала мне в затылок. Она не умеет плавать. Она верит, что я выведу ее на противоположный берег.
Герой, героизм... Это уже потом, когда появляется возможность осмыслить содеянное; в момент, когда ты делаешь это, то не думаешь. Мне требовалось выполнить приказ — вот и все. Три месяца воинской службы ушли на то, что я приучился выполнять приказы, не капризничал и не говорил: «Почему я, почему не другой?» Раз мне приказали перейти реку — значит, я обязан это сделать. И все!
Я шел... Глубина стала по пояс.
«Где же поворачивать? Где-то здесь нужно поворачивать влево,— стучала мысль.— Эх, зря тетя Клара вцепилась в плечо, как рак! Отпустила бы. Я бы прошел вперед, попытался, разведал бы...»