Воронеж – река глубокая (Демиденко) - страница 19

— Андрей я... по фамилии Смирнов.

— Андрей, значит?

— Да, Андрей Иванович. Я издалека... Аж оттуда. Галошино, слышали, может быть? Большое село.

— Где же ваша обмотка, Андрей Смирнов?

— Эта, да? — поднял левую ногу красноармеец.

— Она самая...

Андрей Иванович опять задумался, посмотрел вни­мательно на ногу, сплюнул с презрением:

— Потерял.

— Что вы говорите? А где же ваша пилотка?

— Пилотка? Тоже... Где-то... Там...

— А где же ваша винтовка, где личное оружие, защитник Отечества? — повысила голос тетя Клара. Лицо ее покрылось пятнами, казалось, что еще минута, и она взорвется от возмущения.

— Поставил,— беззлобно пояснил боец.

— Куда?

— К стене.

— Зачем же, позвольте вас спросить?

— Чтоб не мешала.

— Не мешала? Слышали, что он сказал? Ему меша­ла винтовка! Понимаете?! — зашлась тетя Клара. Ей не хватало воздуха.— Винтовка ему мешала. Чем ме­шала? Тем, что из нее нужно стрелять по врагам Оте­чества?

— Чего стрелять? Из винтовки в самолет? Он же высоко, не попасть,— боец посмотрел на нас с сожале­нием: неразумные люди, что с ними попусту балясы точить.

— Вы обязаны были стрелять! Присягу принимали. Клялись! Что вы обязаны были делать в минуту опасно­сти для Отечества?

— Стучать.

— По башке своей дурацкой?

— По рельсу.

Видя, что тетка не понимает, он пояснил:

— Когда самолет, я обязан стучать. Они должны прибежать, но никто не пришел. Ни карнач, ни помкар- нач... Тут немец... Ну, я того... Винтовку к стене и поста­вил. Стучал по рельсу.

— Испугались?..

— Страшно, тетя, твоя правда. Баки... С бензином. Я же в МТС работал, понимаю. Бак-то выше вашего дома, их там... Как рванет с того краю. Э-э-э... прямо море полилось, и горит. Я чесать. От чесал, от чесал, галуха!

Красноармеец засмеялся беззлобно, точно вспомнил самое смешное в жизни.

— Потом с нашего края почало,— продолжал вспо­минать он.— Тоже как даст... Я чесать. Да на бугор. Бензин за мной. Да поджаривает, да поджаривает. Упал бы — точно изжарился бы, тетя, не вру.

— Ах, так... Вон как,— смутилась тетя Клара и по­смотрела на бойца уже иначе, с сочувствием.— Тогда, конечно... Ремень-то хоть подтяни. Что ж у тебя ремень, как супонь у лошади, под брюхом?

— Я бы рад, да как?

Солдат протянул к нам вверх свои руки. Мы отшат­нулись с Рогдаем: руки у красноармейца Андрея Ивано­вича Смирнова были в волдырях от ожогов. И как он мог стоять, разговаривать, терпеть жуткую боль? Что это? Невероятное терпение или равнодушие к своим мукам? Может, безнадежность? Спокойное лицо, и еще шутил над своими злоключениями...

— Ой, мама! — ужаснулась тетя Клара. Она рас­терялась.— Господи, что же ты молчал! Ой, дорогой мой! Да что же я стою? Господи! Молчал. Сердечный мой!