— Мальчик, показывай, куда ехать!
Ехали мы медленно — по всей улице валялись телефонные столбы, сучья с деревьев. На перекрестках высматривали, куда сворачивать, потому что на некоторых улицах дома горели с двух сторон и посредине мостовой пузырился асфальт. Шофер беспрерывно сигналил. Люди бежали, шли, катили тачки и не обращали внимания на машину.
Трехтонка пересекла проспект Революции, проехала к Каменному мосту, спустилась под него. Проехали мимо домика портного, который когда-то шил отцу костюм. Здесь было тихо. За зелеными заборами тянулись деревянные домики, ставни на домах были закрыты.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Центр Воронежа на бугре. От центра к Чернавскому мосту ведет широкий Петровский спуск, мощенный гранитной брусчаткой. Здесь ходил трамвайный вагончик под номером три, трамвай с прицепом не смог бы подняться по крутому склону Петровского спуска.
Трехтонка выехала к мосту с боковой улицы и остановилась. У моста бурлила пробка из подвод, грузовиков и тачек. Машина уперлась в отару овец. Каким образом овцы оказались здесь, было совершенно непонятно. Овцы блеяли, сбившись в кучу: каждая овца норовила забраться в середину отары.
У чабана в руках была длинная крючковатая палка, на голове — танкистский шлем. Он спорил с военным, у военного на рукаве красовалась повязка с буквой «Р».
— С самой Украины! — кричал чабан громче, чем блеяли овцы.— Це же опытная порода. В Москве медаль золотую сробили. Шоб тоби, геть! Теть! — Он огрел крючковатой палкой овцу, которая прыгнула на спину своим подругам.
— Разуй глаза, рукосуй,— шипел в ответ регулировщик сорванным голосом.— Люди ждут. Армия ждет, а он со своими жвачными.
— Хиба вона идет? Червона Армия! — запричитал чабан.— Вона отступав! А ты бачь, який курдюк гарный! Глянь, хлопец!
Чабан вприпрыжку подбежал к отаре, оттащил первую попавшуюся овцу, зажал ее между ног, положил ее хвост на ладонь, как рыбак окуня.
— Глянь, ось який курдюк!
— Это курдюк? — переспросил боец.— Собачий хвост, не курдюк. Сто граммов грязи и шерсти... Курдюк — когда сзади на тележке катится. Медаль ему.. Деревянную — и то много.
— Тебе тикать через усю Россию, у тебе тож буде нема сала,— обиделся чабан. Он еще раз посмотрел на овцу и вдруг дал ей сильного пинка.
Чабан оперся на палку, выражение лица у него стало вялым, безразличным, точно теперь ему стало все равно, что бы ни произошло, раз никто не верит про золотую медаль, полученную на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке.
Я высунулся из кабины, оглянулся на город. Тополя... Из-за их ветвей не было видно домов на горе. Там, вверху, остался мой город. Все! Кончено! Прощай, Дом артистов, прощай, Тридцать четвертая школа!