И раз уж конунг прибыл, то за ним и осталась обязанность, как это бывало на праздниках, провести обряд зажжения нового огня.
Прибыв на остров, все разместились на обширной поляне, явно робея пред ликами богов. Многие шевелили губами, вознося тихие молитвы, испрашивая милости или помощи в нынешнее сложное время. И Асвейг не удержалась, но вышло так, что попросила не за себя. Обратилась она к Одину, чтобы сохранил он Ингольва и всех спутников в грядущем противостоянии. Чтобы пережили все эту зиму, дыхание которой уже частенько холодило затылок.
И пока она обращалась к богам, не заметила даже, как встал рядом с ней викинг, как близко придвинулся, не страшась того, что другие заметят.
— Надеюсь, новый круг принесёт нам что-то хорошее, — проговорил он тихо, в упор глядя на жену, которая остановилась в противоположной стороне людской гурьбы.
Сгрудились вокруг неё женщины, жены братьев, которые тоже не преминули приехать на Самайн, девицы, что ещё не обрели мужей. Сейчас она была для них хранительницей главного очага этих земель. Благословлённой Фригг и Фрейей. И только приглядевшись, можно было заметить, что за спиной её, чуть поодаль, встал и Змей, с которым последнее время Ингольв говорил гораздо холоднее, чем раньше.
Начал обход изваяний богов Фадир. За всех просил он неизменного покровительства. И доброго урожая следующим летом. Спокойного моря, чтобы не дули с него студёные ветра. И чистого неба, чтобы солнце грело пастбища и поля. Все слушали его молча. А после, как закончил он, начали гаснуть разожжённые вокруг храма костры. Тьма смыкалась всё плотнее с каждым потухшим среди деревьев огнём, словно и правда напала вдруг, обрушилась ширококрылой птицей с самого неба бесконечная ночь. Вот потухло последнее пламя, и Асвейг замерла в полной тишине. И видно стало, что совсем уж стемнело, что зажглась по небу россыпь звёзд, точно ледяная пыль. Видно было только очертания неподвижных людских фигур, но не слышалось даже дыхания. И вдруг невероятно горячая среди этого промозглого мрака ладонь легла на спину, подтолкнула, и широкая грудь Ингольва оказалась прямо перед глазами.
— Чтобы ни случилось, знай, что я не оставил тебя, — шепнул он в макушку.
Асвейг подняла к нему лицо: слабое золотое зарево освещало его радужку, перетекало вокруг зрачков. Обветренные губы всего на миг прижались к её, но так невыносимо жадно и неистово, что можно было задохнуться. Асвейг вцепилась пальцами в его рукава, жмурясь от жгущих веки слёз. Вспыхнула первая искра. Ингольв убрал руку и сделал полшага в сторону. Занялась растопка нового большого костра. Маленький огонёк, пожирая дерево, быстро разросся, словно жиреющая на сочном лугу гусеница. А после распустился бабочкой, раскинул ослепительные оранжевые крылья и затрепетал на слабом ветру. И будто бы со всех вокруг спало короткое омертвение: люди радостно загомонили, засмеялись, радуясь рождению пламени. Озарились лики богов: суровые, строгие, понимающие. И стало на душе так хорошо, так бесконечно легко. Но не от ритуала. Асвейг коротко коснулась ещё горящих от поцелуя губ, повернулась, но Ингольва рядом уже не оказалось: и в следующий миг она уже снова очутился рядом с женой и Фадиром, важным гостем, которого приходилось уважить вниманием.