Они с Максом что-то обсуждают и медленно идут к двери.
Я остаюсь сидеть за партой. Какой смысл уходить, если нам все равно влетит? И заданий надают. Это же Васильевна. Она же не простит. Нет.
– У, это надолго, – шипит Макс.
– Чего?
Жмурюсь.
– Иди тогда, я потом.
Видимо, Федосеев уходит, потому что Шелест почти сразу оказывается предо мной. Запрыгивает на учительский стол, упираясь ладонями в колени.
– И?
– Что? – немного эмоциональней, чем хотела.
– Все ушли, ты осталась. Так не делается.
– Мне все равно, я не стадо, – хмурюсь.
– Я тоже, – пожимает плечами, на губах эта его мерзопакостная улыбочка, – это коллективное решение.
– Одно и то же, – складываю руки на груди.
– Гера, пошли уже, – спрыгивает со стола, – не выпендривайся, – ухмыляется.
– Хам!
– Знаю, – расстегивает молнию на моей сумке, складывая туда учебник, а потом и тетрадь, предварительно вырвав ту из моих рук, – все, портфельчик собран, пошли.
– Да Богдан! – вскакиваю со своего места. – Это неправильно, понимаешь!
– Понимаю, – подходит совсем близко, его ладонь уже лежит на моей талии, – пошли, – шепчет почти в губы, – идем, – тихонько тянет за руку.
Мне нравятся эти касания. Они другие. С Сомовом все было не так. Он меня бесил. А перед Шелестом я готова растечься лужицей и сделать все, что он скажет. Ненормальная.
– Ладно, – а самой до дрожи в коленках хочется уйти с ним. – Только в первый и последний раз.
– Угу, – улыбается, пропуская меня вперед.
Чувствую его за спиной и бешусь оттого, что он меня не поцеловал. Манипулятор чертов.
Богдан.
После шестого урока уже собираюсь свалить домой, но Ма, кажется, читает мои мысли, поэтому ждет у парадной двери. Надо было через черный.
Плакала моя свобода.
– К завхозу, – улыбается, – живо.
– Слушаюсь, – поднимаю руки, – и повинуюсь.
– Давай-давай, – усмехается, шагая следом.
Вот так, под конвоем, я вваливаюсь в кабинет завхозихи. Полненькая, дамочка с красновато-рыжими волосами, противным голосом и замашками директора.
Она уже успела нагрузить Сома своими приказами, следующая на очереди, кажись, Гера. Прости, малая, но я совсем не в восторге от этих работ, хотя…
– Вы двое вымоете в актовом зале все окна, снимете занавески и принесете мне.
Киваю. В соседнем кабинете Лариса Анатольевна с серьезным видом вручает мне ведра и тряпки. Гера стоит, будто ни при чем.
В актовый идем молча. Гольштейн топает позади, постоянно оглядываясь по сторонам.
Кидаю все это оборудование на пол и сажусь на подоконник.
– Гера, у тебя такой видок, будто ты труп увидела.
– Нет, – нервно улыбается, – я просто никогда не мыла окна. Люба дома моет такой губкой на регулируемой палке, что-то типа швабры, – задумчиво смотрит на ведра, – а тут даже перчаток не дали.